Ночь падших ангелов - Дарья Кожевникова

Конечно, Кирилл так и не узнал, кто была та добрая фея, благодаря которой ему удалось избежать крупных проблем с законом. Нет, к Айке у него прочно сохранился другой интерес: он ей иногда звонил и уговаривал в очередной раз побаловать его чем-нибудь вкусненьким. И если она соглашалась, то заезжал за ней и увозил к себе почти на весь день, потому что готовить приходилось как на целую роту.

Дело было в том, что Кирилл просто не мог предаваться чревоугодию единолично. Нет, он любил ублажить не только себя, но и весь штат своих работников, от мажордома до дворника, устроив им праздник, и даже свою собаку, толстого увальня, которого давно пора было сажать на диету. Неудивительно, что, несмотря на хорошую оплату, при такой нагрузке от Кирилла рано или поздно сбегали все его повара, пытавшиеся у него работать на постоянной основе.

Айка после устройства таких пиров тоже возвращалась домой чуть живая от усталости. И не раз мечтала о том, чтобы откреститься от этих «подработок», несмотря на то, что платил ей Кирилл очень щедро, а в придачу, следуя своей натуре, лично набивал еще и целые сумки продуктами самого высшего качества, чтобы она взяла их домой. Но в ответ на его уговоры сестра снова и снова соглашалась приехать только из-за того, что не могла огорчить решительным отказом хорошего человека. Очень хорошего, если верить ее словам. И в очередной раз вздыхала: «Хорошо, Кирилл!», когда слышала его мечтательный голос из трубки: «Аечка, я же вам давно не звонил. А мне бы так хотелось вашу уточку с черносливом. И блинчиков. И…» В итоге Кирилл снова подкатывал к их подъезду за Айкой на этой вот своей сверкающей «бэхе», которую Ромка только что видел в мастерской. И, открывая перед девушкой, как истинный джентльмен, дверь машины, громко, с чувством сетовал Аглае на то, что его бросил очередной «дезертир», оставив «всех умирать голодной смертью».

Глядевший вслед сестре Роман лишь усмехался, когда до него доносились эти жалобы: речь шла о голодной смерти, от которой не всякий ресторан мог спасти.

Можно было только гадать, что же могли не поделить между собой такие разные люди, как «душка Кирилл» (так его Айка звала) и Ноздрев, и где вообще их дорожки могли пересечься теперь, после разгрома «Золотой тайны». Но самое главное, необходимо было найти какой-то способ, чтобы уже этим утром предупредить Генку о готовящемся покушении. И чтобы тот передал информацию дальше, адресату. Срочно!

Убедившись, что с идеями на этот счет у него сейчас туго, а со своим ушибом он все равно больше ничего сделать не сможет, Ромка уже собирался вернуться в постель, когда послышались тихие, быстро приближающиеся по дорожке шаги.

— Я почему-то даже и не сомневался, что это снова окажешься ты, — насмешливо приветствовал Ромка Арсения. — Мы прям с тобой как две кометы, у которых орбиты пересекаются.

Тот что-то неразборчиво буркнул в ответ, проходя мимо. Подошел к умывальнику, зажурчал водой, экономно пустив тонкую струйку, и довольно долго плескался под ней. Ромка вначале наблюдал за ним, потом решил махнуть на это дело рукой: ему-то какая разница, что Арсений там выполаскивает? Чем совать нос в чужие дела, лучше пойти и лечь, урвав себе на отдых несколько лишних минут. Это он и сделал, уснув крепким сном еще до того, как в свою койку вернулся сосед, прочно застрявший перед умывальником.

Но зато пару часов спустя, после утреннего подъема, когда Ромка сумел как следует разглядеть Арсения, его пробило на истерический смех.

— Чего ты ржешь-то, придурок? — мрачно поинтересовался тот, всем корпусом развернувшись к Ромке и во всей красе являя ему синяк вполлица.

— Я-то вчера чуть с коляски не упал, — продолжая смеяться, Ромка убрал руки от своего лица, на которое ему не было необходимости смотреть, чтобы понять, что там гематома, заползающая даже на глаз, и продемонстрировал его Арсению. — А вот ты-то где? Это что, заразно?

— Понятия не имею, — буркнул Арсений, которого это совпадение не смогло насмешить. О том, где он так умудрился приложиться, он вообще не сказал ни слова.

Видя, что он явно не в духе, Ромка не стал настаивать на уточнениях. Оба они, припозднившиеся сегодня, вышли вслед за давно уже ушедшим умываться братом Иваном. Дождались его на дорожке, не считая нужным повторять недавние водные процедуры. И так, молчаливой процессией, двинулись в трапезную, вливаясь в постепенно густеющий поток людей, идущих в том же направлении.

Сегодня, в честь какого-то дня — Ромка себе этим голову не забивал, — там должны были подать на завтрак не пустую кашу, а с мясом. С очередной тухлятиной, списанной с рынка.

С тех пор, как рынок был подмят под себя Ноздревым, весь неликвид прямиком шел в «Алую зорьку», сектантам в пищу. И Ромка сильно подозревал, что на самом деле периодическое расширение их рациона было связано не с религиозными праздниками, а как раз с днями списания, к которым эти праздники просто приурочивались. Но люди, давно забывшие здесь вкус нормальной еды, были и этому рады. Входили в трапезную, занимали свои места и невольно принюхивались. Даже самые религиозные из них, всегда готовые с рвением повторять за наместником утреннюю молитву, такую же неизменную, как и полная «отеческой любви» проповедь, которую наместники припасали на ужин.

Но сегодня с самого начала все пошло не так, как обычно. Когда все сектанты, завтракавшие в это время, расселись за длинным столом, занявший место во главе отец Ферапонт, вместо того чтобы сложить для молитвы ручки, воздел их к потолку. И трагически изрек:

— Обожаемые чада мои, сегодня у нас случилось неслыханное!

Дальше последовал рассказ о том, что среди ночи в одно из хозяйственных помещений секты пробрался вор! И должен он быть из местных, из своих же братьев, потому что посторонним доступ на территорию перекрыт. На счастье отступника, другие братья, вовремя обнаружившие его, не дали ему совершить задуманный грех. Но он совершил, возможно, еще худшее деяние, когда бросился в драку со своими благодетелями, пытавшимися его остановить, а потом сбежал. И вот сегодня отец Ферапонт хотел, чтобы отступник всенародно признался и покаялся в своем грехе. Либо пусть его братья, желающие ему только добра, встанут и укажут на этого заблудшего, если им что-то известно о нем.

Слушая, как распинается наместник, курирующий как раз мастерские, Ромка все поглядывал на сидящего рядом с ним Арсения. На его замершую фигуру с крепко стиснутыми руками, на его застывшее лицо с синяком, подобный которому, по утверждению Ферапонта, должен был теперь отмечать и «чело преступившего». И спрашивал себя: не этот ли дурень крутился ночью вокруг мастерской, вынюхивая то самое «дельце получше», на которое он намекал Ромке в их недавнем разговоре? Но, в отличие от Ромки, даже не смог оттуда уйти незамеченным. Горе-разведчик!

Если Ромкины предположения верны, то интересно, имеет ли Арсений хоть какое-то реальное представление о том, во что вчера вляпался? И почему именно «святые отцы» так активно пытаются сегодня вычислить «грешника»?

— Надеюсь, это был не я! — вздохнул Ромка в звенящей тишине, наступившей после того, как наместник закончил свою пламенную речь. Коснулся своего лица, акцентируя всеобщее внимание на полученных им повреждениях и спровоцировав этим сдержанно прошелестевший над столами смешок.