Ночь падших ангелов - Дарья Кожевникова

Но Ромка не помнил случая, чтобы этот театр использовался по своему назначению. Он так всегда и стоял пустой, тихий, с наглухо закрытыми окнами, потому что в хорошую погоду, преобладающую в их солнечном городе, фильмы крутили в летнем театре, где недавно выступал «преподобный». И куда они, местные ребятишки, тоже иногда нелегально прокрадывались на киносеанс.

Усмехнувшись этим детским воспоминаниям, Ромка пристально осмотрел скобы пожарной лестницы: вроде, вполне еще прочна. А будка киномеханика, насколько он знал, с изменением технологий и с приходом видиков на смену бобинным проекторам давно была превращена во внутренний балкон. Просто однажды видел, как из театра выносили строительный мусор. Так что можно будет попытаться взглянуть на мастерскую именно отсюда. Это, конечно, будет сложнее, но зато гораздо результативнее и безопаснее, чем пытаться подглядывать в щель у закрытых ворот.

Закончив осмотр, Ромка развернулся в своем кресле, думая уже совсем о другом — о Лане. Раз ему не было сегодня нужды надолго задерживаться возле мастерской, то он вполне мог (и как раз успевал!) добраться до дорожки, ведущей к третьему корпусу. И найти там подходящее укрытие, в которое смог бы заехать на своей каталке, чтобы дождаться ее возвращения.

Путь до центральных аллей одновременно показался Ромке и коротким, и растянутым в пространстве со временем так, будто он увяз в каком-то густом киселе. Он хотел увидеть Лану, очень хотел! Но в то же время прекрасно понимал, что эта встреча не принесет ему радости. Так же, как и Лане, сегодня совершенно к этому не готовой и неизвестно еще, с какой целью хотевшей встретиться с ним вчера.

Добравшись до нужного участка дорожки, Роман не сразу отыскал такой просвет между кустами, через который за эту надежную зеленую ограду могла бы проехать его каталка. Но зато эти заросли должны были надежно скрыть их с Ланочкой от посторонних глаз. Она-то, тоненькая и гибкая, в отличие от него, сумеет быстро сюда проскользнуть. Если только захочет.

Чем ближе становился час возвращения девушек в лагерь, тем тревожнее становилось у Романа на душе. В какой-то момент он ощутил, что его даже потряхивать начало. Стиснув руками подлокотники кресла что было сил, он глубоко вздохнул, пытаясь унять эту дурную вибрацию в теле. Вскинул голову, глядя в небо, кое-где просвечивающее сквозь густые кроны высоких ясеней. Даже парочку звезд сумел разглядеть. Скоро они начнут таять перед рассветом, становясь все прозрачнее. А над морем, с восточной стороны, алым мазком проступит заря, вначале неуверенно заявляя о себе больше краской, чем светом. Само же море замрет ненадолго, так же, как и ветер, уже сейчас полностью утихший в этом парке.

Роман давно не встречал на море зарю. Много лет. А вот сейчас вдруг мучительно захотелось взять да и оказаться на набережной. И желательно бы — вместе с Ланочкой, сжимая ее хрупкую ладошку в руке. Встретить с ней рассвет наперекор всем тем закатам, которые уже не раз заставляли их расставаться.

Ромка прерывисто вздохнул, отгоняя от себя воспоминания об их свиданиях на скамейке, когда он о Лане еще знать ничего не знал. Давно ли это было? По его восприятию — словно века назад.

Ромка криво усмехнулся, вдруг вспомнив, как одна из его бывших подружек как-то раз бросила ему в лицо, словно проклятие: «Тарталатов, да чтоб тебе, после всех твоих похождений, в проститутку влюбиться!» Не сбылось ли оно? Или все-таки нет? Что он вообще знает о Ланочке? Кроме ее глаз, ее трепетных пальчиков, не лгавших ему, он был в этом уверен! Ибо видел, как она его ждала на той проклятой скамейке в последний раз!

Тут Роман услышал вдали, в предрассветной тиши чуть слышный скрип лагерных ворот. Рокот въезжающего в них микроавтобуса он уже скорее угадал. Встрепенулся. Выпрямился в кресле, забыв про небо и только ловя теперь каждый звук. Автобус заехал на парковку: ворота еще раз скрипнули, закрываясь. Потом наступила абсолютная тишина, как будто автобус не девушек привез, а покойников. Или это вообще какой-то не тот автобус?

Взглянув на часы, Роман обнаружил, что тот прибыл раньше положенного. Но в этот час никакого другого транспорта просто не должно было быть.

Мысленно обругав свое сердце, пытающееся отчаянным стуком заглушить любые другие звуки, Роман подался к самым кустам. Чуть раздвинул характерно пахнущие ветки самшита. Осторожно выглянул сквозь мелкие лаковые листики на дорогу и вздрогнул, неожиданно увидев пару девчонок, уже заворачивающих сюда. Так вот почему он их не услышал! Потому, что они и не шумели. Вообще! Шли, как живые тени, выпотрошенные, опустошенные, ни на что не глядя и даже снятые туфли неся в руках. Просто передвигались «из пункта А в пункт Б».

У Ромки, никогда не отличавшегося религиозностью, при виде них помимо воли вспыхнула в мыслях молитва, обращенная к богу, к единственному и настоящему, которого тут точно быть не могло. Короткое воззвание, безмолвный крик о помощи. И — снова взгляд на дорожку! Две девчонки прошли. За ними еще одна. И еще. Такие же, будто вышедшие из строя зомби.

А потом его будто током прошибло: она! Он понял это, даже не успев ее толком разглядеть. Ему осталось лишь убедиться, что ни зрение, ни чувства его не обманывают. Дождаться, когда она поравняется с его убежищем и, собравшись с духом, тихо окликнуть:

— Лана!

Она вздрогнула, замерла. Он отвел ветку, обеспечивая ей лазейку, и снова ее позвал. После чего несколько томительных секунд, глядя на нее, ждал: юркнет ли к нему, пока ее никто не видит? Или сейчас сорвется и убежит? Судя по ее виду, она больше склонялась к мысли о втором варианте. Но потом, вдруг решившись, оглянулась по сторонам и все-таки метнулась к кустам. Придержала длинное платье, проскользнула между ветками, пытаясь не зацепиться ни за одну из них. Следуя безмолвному Ромкиному призыву, отошла с ним от дороги подальше в парк.

И вот они оказались лицом к лицу, благодаря рассвет за то, что он не торопится, а сумерки — за то, что они есть. Хотя даже в густых сумерках он не мог не заметить, какая она стоит перед ним — вся поблекшая и осунувшаяся, несмотря на вечерний макияж. Разом прибавившая несколько лет. Теперь она, даже в вызывающе красивом вечернем платье вместо дневного «чучельного» наряда, смотрелась на все свои двадцать четыре, если не больше. В какой-то момент у Ромки возникло ощущение, что перед ним сейчас вообще стоит не Лана, а совершенно другая девушка. «Есть день и свет, есть ночь и тьма» — как она сама однажды ему говорила.

Чтобы избавиться от этой иллюзии, он потянулся к Лане, взял ее за руку. Но не успел толком ощутить в ладони ее холодные и хрупкие пальчики, как она вырвала у него свою руку, быстро и резко, совсем не так, как в их прошлой жизни, словно века назад протекавшей на скамейке под соснами. После чего тихо и отрывисто спросила:

— Зачем ты пришел?

— Лануська, малыш, ты же сама меня позвала. Но у меня вчера обстоятельства так сложились, что не было никакой возможности выбраться. Я очень хотел приехать к тебе, клянусь, но не смог.

— Я спрашиваю тебя не про сегодня, а про вообще. Собственно, ради этого я и хотела с тобой увидеться. Просто выяснить, каким ветром тебя сюда занесло и понимаешь ли ты, насколько глупо поступил? Зачем это тебе было нужно? Ты ведь за все время наших встреч так и не обратился мыслями к богу.