Босх в помощь! - Юрий Поляков

Кстати, недавний скандал из-за чудовищного американского фильма «Смерть Сталина» тоже укладывается в рамки «информационного насилия». Напомню: после общественного просмотра с участием членов Общественного совета и последовавшего за этим возмущения Минкульт отозвал прокатное удостоверение. Насилие? Давайте разбираться. Столкнулись две точки зрения. Одни считают, что кинопрокат – это что-то вроде торговли собачьими консервами, и касается только производителя, распространителя и наших четвероногих друзей. Другие, я в том числе, полагают, что кино – это мощное средство влияния на общественное сознание, и законы торговли тут не подходят. Навязывать зрителям бездарный и злобный фильм, оскорбляющий наши национальные чувства, тоже ведь насилие. Последнее слово осталось за Министерством культуры, но лишь потому, что именно оно и выдало удостоверение. Оно же его и отозвало. Если бы такое удостоверение выдавало, допустим, «Эхо Москвы», думаю, «Смерть Сталина» шла бы ныне на экранах, поражая всех своей тупой скабрезностью. Впрочем, и дурные собачьи консервы тоже иногда изымают из сети. Обычно это делает санэпидемстанция.

– Юрий Михайлович, поделитесь, пожалуйста, вашим отношением к театральной критике. На ваш взгляд, насколько свободны, объективны критики в своих статьях? Допустимо ли, когда критик работает в театре, получает зарплату, и при этом он пишет не только о премьерах этого театра, а о премьерах в других театрах? Допустимо ли, когда критики ездят за границу за счет театров, выпускают книги за счет театров, издают газеты, и при этом считают себя критиками?

– Я тоже знаю таких прикормленных критиков. Они мне напоминают птичек, паразитирующих на лохматых животных, выклевывая из шерсти паразитов, а те их за это катают на спине. Иногда по всему миру. Типичный пример сотрудничество Марины Райкиной и директора театра имени Вахтангова Кирилла Крока. Что же касается современных критиков, то в ЛГ, например, объективные рецензии на золотомасочную продукцию некоторые критики соглашались писать лишь под псевдонимом, да и то при условии, что их тайну знаю только я один. Говорили: «Если разнюхают, перекроют кислород, а у меня дети…» Театральной критики как экспертного сообщества у нас просто не существует, есть обнаглевшие театральные пиар-агенты, пишущие заказуху, и кучка смельчаков, скрывающихся за псевдонимами.

– Сегодня в театрах России одна из главных проблем – отсутствие художественных руководителей, способных заменить старых мастеров и руководить театрами. В некоторых театрах вообще нет худрука, а в некоторых худруки только формальные. Какие пути решения этой проблемы? Конечно, в странах Прибалтики много хороших режиссеров, и можно их пригласить на должность худруков, только вряд ли это выход?

– Знаете, мои пьесы широко ставят по стране, и я вижу, что в губерниях есть прекрасные режиссеры, готовые хоть завтра принять столичный театр. Но хода им почти нет. И наоборот, какие-то мутные «вьюноши» в бейсболках, покрутившиеся вокруг власти или «Золотой маски», вдруг получают на кормление легендарный театр, который очень быстро превращается в балаган. Первое, что они делают – убирают из репертуара поставленное предшественниками, даже если на эти спектакли шли толпы. Потом следуют провалы их собственных постановок, скандалы, а затем их по решению «теневого минкульта», расположенного в одной из московских кухонь или подмосковных дач, перебрасывают в другое зрелищное учреждение, как в прежние годы дурного партийца-директора бросали с бани на библиотеку. При всей несхожести есть у всех этих выдвиженцев одна, сближающая их черта: свой сценический террариум они хотят строить именно на месте традиционного русского театра, а не рядом или лучше в отдалении. И так хотят строить, чтобы потом восстановить было невозможно. Любопытно, но именно эти люди громче всех бранят Сталина за порушенные храмы…

– Юрий Михайлович, сегодня пересматриваются многие страницы нашей истории. Говорят, о возвращении к советским ценностям. Как вы думаете, какой социальный строй все-таки наиболее подходит для современной России?

– Советский строй был, как мы теперь поняли, не так уж плох, в чем-то просто хорош, он требовал реформирования, а не погрома по чубайсовским схемам. Действие моего нового романа происходит в 1983 году и называется он «Веселое время». Я там многое переоценил и «перепонял». А как назвать строй, подходящий нашей стране, я, честно говоря, и не знаю. Может, предпринимательский социализм или соборный капитализм? Но все наши крупные мыслители сходились на том, что русская цивилизация чужда борьбе за прибыль любой ценой. В 1990-е нас пытались переформатировать через колено. И дело шло к распаду страны, если бы не Путин. Я человек старомодный и не могу понять, почему несколько лет искали владельца Домодедовского аэропорта. Это что, овощная палатка в Жулебино? Почему олигарх, давным-давно с чадами и домочадцами перебравшийся на Запад, владеет комбинатами, которые, надрываясь, строили и восстанавливали мои дед и отец? Ах, в лихие девяностые он набил самую тугую наволочку ваучеров! А мне что с того? Нам что с того? Он плюет на нас с борта своей авианосной яхты. Давайте и мы тоже всенародно плюнем в него – и потопим. Между тем Россия нуждается в ускоренной модернизации так же, как в 1920-1930-е годы. Иначе сомнут. Тогда модернизацию провели за счет средств, жестко отобранных у крестьянства. Но даже певцы «ситцевой Руси» согласны: другого выхода не было. Нынешняя модернизация должна пройти за счет незаконно нажитых средств, возвращенных в казну. Нельзя одновременно играть в социальное государство и легализовать жульнические капиталы, закрывая глаза на их вывоз и страны. Лучше разумное перераспределение с помощью государства и суда, нежели очередной черный передел. Вот такая у меня есть литературная фантазия. Как она вам?

– Вы всегда были смелым автором. На ваш взгляд, что такое смелость сегодня?

– Принято считать, что смелый человек тот, кто не думает о последствиях совершаемых поступков. По-моему, все наоборот, смелость как раз в том, чтобы трезво оценивать последствия своих и чужих поступков, вслух говорить об этом (у нас много бунтарей внутреннего сгорания), даже если ваши слова задевают амбиции сильных мира сего. Знаете, меня порой поражает сибаритская квелость нашей элиты. Да, наверное, прежний тип политика и чиновника, напоминавший раба, прикованного цепью к галере власти, теперь не годится. Но ведь нынешние государственные мужи и жены напоминают мне нежных особ, притороченных мягкими наручниками для игрового секса к гидроциклу, бороздящему теплые воды близ Ниццы. Страна в трудном, даже тяжком положении. Нас давно так не обкладывали недруги со всех сторон и не унижали. А они… «Горько мне!», как говаривал Коровьев.

– Юрий Михайлович, один из самых болезненных вопросов сегодня – распределение государственных денег на создание фильмов, спектаклей. На ваш взгляд, имеют ли право граждане России, налогоплательщики, влиять на то, какие произведения за счет их налогов производятся и распространяются?

– Честно говоря, я и сам не знаю, как это делается. Общественный совет Минкульта этим не занимается. Более того, продюсеры трижды подавали заявку на экранизацию моих романов и пьес в Фонд кино и трижды получали отказ без комментариев. Когда я спросил одного из руководителей Фонда: «Объясните хотя бы, почему отказали?» – он как-то мутно на меня посмотрел и поинтересовался: «А вы что, собственно, пишете?» Этот заместитель министра культуры даже не знал, с кем разговаривает. А ведь я уже был знаменитым писателем, когда он на горшке сидел. В любом случае, продюсеров, снявших на казенные деньги такую развесистую дрянь, как «Поручик Ржевский и Наполеон», надо наказывать запретом на профессию. Иногда пожизненным.