Свои продают дороже - Ольга Некрасова

Структуры бывшего КГБ текли, как дырявое ведро.

Отставные чекисты «размемуарились» и по неосторожности или по умыслу сдавали даже действующих за рубежом агентов, а не то что отечественных сексотов. Змею вовсе не улыбалось класть голову на эту плаху. Однако накопленная информация распирала его. С ней было больно жить.

В один прекрасный день Змей увидел, как собрат по перу, о котором он точно знал, что тот спит с тринадцатилетней падчерицей, вякает по телику о тлетворном влиянии западной культуры. Змей взбесился. По натуре державник и консерватор, как и всякий армеец, он тем не менее заработал в годы гласности больше, чем за всю предыдущую жизнь. Развратный собрат, высказываясь по сути за возвращение цензуры, наезжал на личную змейскую кормушку — свободу информации. Сегодня начнут фильтровать поток западной культуры, а завтра?..

Недолго думая. Змей напросился пожить в Переделкино к приятелю, занимавшему литфондовскую дачу напротив собрата. С незабытой выучкой диверсанта, способного сутки пролежать незамеченным на глазах у противника, он подкараулил и снял на видео тот момент, когда борец за чистоту нравов, натура тонкая, окучивал свою Лолиту на подоконнике, любуясь закатом.

Тогда Змею еще не приходило в голову скрываться.

На следующий день он швырнул кассету в физиономию утонченной натуре, приказал:

— Кончай трендеть, а не то…

К изумлению Змея, пойманный на жареном собрат попытался всучить ему какую-то незначительную сумму, сообщив, что это все его сбережения, а если мало, он может продать «Жигули». Потрясенный Змей взял деньги, добавил своих и повез жертву шантажа пить мировую.

Месяц после этого он был счастлив. Пока снова не почувствовал томление, знакомое старым донорам, которые болеют, если перестают сдавать кровь.

Играючи Змей создал маску, нечто вроде литературного образа шантажиста. Придумал ему биографию, подобрал характерную лексику — это не выходило за рамки писательского ремесла и далось ему легко. Труднее было сделать неузнаваемым свой шаляпинский бас. Изменить тембр голоса Змей и не пытался: сколько ни пищи, а рано или поздно забасишь ненароком. Он приучил себя интонировать по-женски: не «да», а «доа», не «уже», а «оуже».

В сочетании с басом эффект получился прелюбопытный: появился акцент, явный и в то же время не поддающийся определению. Потом, разговаривая под быструю музыку, он ускорил темп речи; акцент сгладился, но не исчез совсем — в голосе зазвучало что-то южнорусское, как у Горбачева.

Все еще не веря в серьезность собственных намерений, Змей опробовал новую игру на ближайшем и стариннейшем приятеле Барсукове. Главврач купился на шантаж как мальчишка. Руководя его действиями по сотовому, Змей поводил Барсукова по госпитальному лесопарку и в конце концов заставил привязать пакет с пятью тысячами долларов к концу лески, валявшейся на берегу пруда. После чего денежки уплыли, а главврач, вернувшись в госпиталь, застал у себя закадычного друга Володю, приехавшего на очередной сеанс в барокамере. Проверка была идеальная: если бы Барсук его раскусил, можно было перевести все в шутку, а коль скоро не раскусил (и в голову не пришло!), то это не удастся никому.

Так появился шантажист, которого Змей называл про себя Безымянным, — рожденный из шумов в телефонной трубке голос, не имеющий ни плоти, ни имени, ни хотя бы клички.

Все мы что-то где-то о ком-то слышали, но собирать и разрабатывать щекотливую информацию не обучены и не привыкли. Поэтому слухи остаются слухами, не претендующими на роль компрометирующих материалов. А Змей перерабатывал слухи в компроматы без видимых усилий, как шелковичный червь жует листок и вытягивает из себя драгоценную нить. Собственно, так было всегда. Только сейчас его способностями пользовалась не система, натаскавшая Змея на сбор информации, а он сам. Это было беззаконно, но не удивительно: точно так же обученный убивать спецназовец становится киллером. С точки зрения системы, это нарушение ее монополии на насилие, а с точки зрения человека, он просто воспользовался подарком демократизации — стал собственником плодов своего труда.

* * *

Вот это и было тайной Змея, шантажиста не по нужде и не по душевной склонности, а по выучке, вошедшей в кровь.

Сейчас эту тайну не знал никто.

Те, кого он шантажировал, слышали бас в телефонной трубке; некоторые из них гордились знакомством с популярным писателем Кадышевым, но то, что это один и тот же человек, не приходило им в голову. Если кто и ловил в голосе Кадышева знакомые нотки, то на этом сравнение буксовало: тембр голосов похож, но интонации и манеры разговора — разные, а главное, не может быть писатель Кадышев шантажистом. Не имеет причин.

Репутация надежно охраняла его тайну и от близких, которым вообще-то ничего не стоило ее раскрыть. Скажем, у Таньки имелись тысячи возможностей завладеть ключами от домашнего сейфа. Змей подозревал, что иногда она так и делала. Но если невенчанная жена и шарила в сейфе, то интересовалась письмами соперниц, а не компроматами на мужиков. Она могла держать в руках какую-нибудь товарно-транспортную накладную, не подозревая, что это компромат, стоящий десяток тысяч долларов.

Такое положение могло сохраняться сколь угодно долго, если бы Тарковский не заинтересовался писателем Кадышевым и не вербанул кого-то из его ближайшего окружения. Теперь возник новый расклад, грозивший обрушиться от легкого дуновения, как карточный домик: Тарковский как раз и будет искать компроматы, и та же Танька, действуя по его наводке, сдаст мужа-кормильца тепленьким.

Сдаст?

Доверие не входило в круг понятий Змея. Возможности у Таньки есть. Мотивы есть: сожительница старика, брак не оформлен, завещание он десять раз менял…

Правильно он ее выгнал.

Эффективными средствами извлечения из субъектов информации являются:

…7. «Выуживание втемную» (извлечение информации в ходе ловко проведенного допроса или разговора);

— «промежду прочим» (поощрение состояния естественной или инспирированной болтливости);

— «игра на косвенных» (реакция объекта на специально подготовленные вопросы)…

Р. РОНИН. Своя разведка

Татьяна. Утро 18 ноября

Разумеется, она звонила Змею — и в городскую квартиру, и на дачу. А Змей не отвечал. То ли он действительно уехал, то ли заблокировал свой хитрый телефон так, что все госпитальные номера пошли «черным списком» и вызов сбрасывался.

Насколько Татьяна знала Змея, переломить его упрямство мог, во-первых, он сам, когда надоест, во-вторых, командование (на которое после юбилея он чихал — все равно уволят по возрасту) и, в-третьих, чудо, на которое она не надеялась.

Но чудо явилось на дом и поначалу дало надежду.

С утра пораньше позвонили в дверь. Полусонная Татьяна отворила, не спросив, кто. На пороге стояли крашеная блондинка Татьяниных лет и косматый молодой человек с большой спортивной сумкой.