Тайны русской водки. Эпоха Михаила Горбачева - Александр Никишин

Нетрезвая жизнь актеров. Актриса Татьяна Егорова написала книгу об актере А. Миронове, назвав ее «Миронов и Я». Я бы назвал ее антологией пьянства московской артистической богемы. И свидетельством не совсем здорового образа жизни любимого народом Андрея Миронова:

«…Андрей принес из дома пятилитровую бутыль настойки.

– Рябиновая! Только мама умеет так классически настаивать ее!».

Мамой артиста была актриса Мария Миронова.

«…Квартира была полна друзьями Мироновой и Менакера, на столе – маленькие слоеные пирожки, запеченный гусь, огурчики, вареная картошка, посыпанная укропом, водка».

«…Жизнь коротка, а водки много! – Он поднял рюмку. Все скорей стали наливать.

– Побольше мучного и поменьше двигаться! Особенно это касается балерин Большого театра!

И, качаясь, плавно подъехал к Рябинкиной. За руку поднял ее со стула, и они начали танцевать. Именинник прижимал ее все ближе, обнимал все крепче, шептал ей в ухо, целовал ручки…».

«… – За что пьем? – вопрошал Андрей.

– За Шопенгауэра! Он проповедовал теорию четвероженства и сожалел, что в этом плохо только одно: четыре тещи.

– Завещал свое состояние собакам! – не без ехидства сказала я.

Музыку включили еще громче, чтобы балдеть, и никто не заметил, как я оделась и ушла…». Она же: «У нас все время толпятся артисты. Из «Современника», из Оперетты, из Большого. Иногда приезжает знаменитая тонкая поэтесса с рыжей челкой, голосом как флейта, читает поэму «Дождь», очень много выпивает. Челка вбок, мозги набекрень, флейта умолкает, и ее увозят, такую милую и жалкую одновременно, чтобы дома положить в горизонтальное положение».

Как пили архитекторы. В 80-е годы студенты Московского архитектурного института (МАРХИ) переименовали переулок Большой Головин в «Больной Головин». Он был недалеко от института и там находилось кафе-бар, где студенты-пьяницы опохмелялись после прогулок по злачным местам Лубянки и Колхозной площади. Переулок Последний, находившийся на пути к институту, был ими переименован в «Похмельный». Пить считалось доблестью, а непьющий архитектор был белой вороной. А вот русские архитекторы прошлого вели себя более сдержанно по отношению к алкоголю. Например, Ф. Шехтель (автор проекта Ярославского вокзала) не только не страдал запойным недугом, но даже был автором хрустальных штофов для коронации императора Николая II и серии бутылок, посвященных 300-летию Дома Романовых, выполненных по его оригинальным эскизам. Оформлял интерьеры ресторанов, разработал именной дизайн столовой посуды. Это кроме сотен объектов, созданных им в разные годы.

Дом по заказу пьяницы. Коль скоро заговорили об архитекторах, уместно вспомнить историю дома на Пречистенке со странной конфигурацией крыши – в форме рюмки. История ее водружения такова. Жил-был купец-пьяница. Водка довела его до разорения, и он попал в долговую яму. Пока там сидел, поклялся больше не пить. Выйдя из тюрьмы, стал много работать. Заработав денег, решил строить новый дом, наказав архитектору водрузить на крышу громадную перевернутую рюмку: хозяин дома «завязал»!

Как пили скульпторы. Во времена СССР был выдворен за его пределы скульптор М. Шемякин. Попав в США, он устраивал загулы по кабакам Нью-Йорка: «…Заходили с друзьями – и сразу прерывались заказные песни, всякие там «моей Манечке», «моей Любочке», и неслась песня Высоцкого, моя любимая: «Корабли постоят и ложатся на курс…». И торжественно объявлялось: «Наш кабак посетили такие-то знаменитости». А эти «знаменитости» начинали раскручиваться на всю катушку. У меня в таких кабаках даже прозвище было «Неугомонный». Я не давал покоя ни себе, ни музыкантам. Отплясывал на земляном полу, орал песни – революционные, военные, довоенные… И так иногда всю ночь – до последней капли…». А иногда, будучи пьяным, Шемякин пугал местный народ, стреляя из пистолета в окна.

Что пил Шемякин? «Я помню свою юность, – вспоминал Шемякин, – собирались, иногда на троих, где-то добывали эти жалкие копейки, покупали водку или несколько бутылок вина, от которого голова потом квадратная от боли… И ведь все равно обязательно не хватало, нужно было еще где-то «стрельнуть», потом вылакать все – не оставлять же?.. Позже я водку в чистом виде не употреблял, всегда «ерша» делал, это крепче. Много пил, был запойный. Но и работал много. Потом, конечно, расслабляешься… Но если я «расслабился», – значит, тогда все окружающие резко напряглись. Но это я позже понял, эту логику».

Кто учил пить Шемякина? Пить Шемякина научили монахи; о них он вспоминает с благодарностью и любовью: «…С семнадцати лет я был послушником Псково-Печерского монастыря. Было очень интересно войти в трапезную в День Победы: длиннющие столы, средневековые своды (монастырь – эпохи Ивана Грозного), от монахов – в глазах темно. Клобуки набок, бороды растрепаны, на подрясниках – ордена боевые, медали, на столах – стопочки. Монахи в основном и пили-то в День Победы, потому что многие, когда началась война, сбрили бороды и пошли воевать, а когда война кончилась, вернулись в монастырь. И беседы в этот день у них явно не о божественном: кто брал Берлин, кто дрался на Курской дуге… Еще немного – и за бороды начнут друг друга хватать! Я пить в общем не умел и не хотел, но когда тебе подносят к носу кулак величиной с твою голову и велят пить до дна… Начинали с коньяка «по-архиерейски»: в здоровенный хрустальный бокал сталинской эпохи (объемом с хороший графин) наливался коньяк «Двин», примерно наполовину, а сверху, до краев – кипящее молоко. И выпить эту адову смесь требовалось единым духом. Сначала было дурно, мутило, потом привык. А когда понял позже, что монаха из меня не получится, привычка уже осталась. Но на коньяк армянский я до сих пор не могу смотреть без содрогания…».

Как пили художники. Художники в России пили всегда, передав эстафету советским коллегам. Спился автор знаменитых «Грачи прилетели» Саврасов. Есть легенда, что за водку в кабаках он расплачивался набросками «Грачей» на салфетках, картонках и газетах. В годы СССР мастерские художников стали местом бесконечных пьянок, местом пьяных адюльтеров и совращения невинных девиц. Богема тут прожигала жизнь, и выживали только самые стойкие.

Анекдот о художнике. Выходит пьяный художник из мастерской и видит радугу. «А говорят, денег нет, денег нет! А на это, – он показывает пальцем на радугу, – им денег хватает!». В советское время непьющий художник был большой редкостью.

Пил и рабочий класс, гегемон. После революции 1917 г. крупный русский промышленник М., был лишен своего состояния, арестован и обвинен в эксплуатации рабочих, у него служивших. Трудовой день на его заводах длился по 12–14 часов, выходных не было, отдыхал рабочий люд только по церковным и государственным праздникам. На вопрос чекиста: почему он не давал людям отдыха, промышленник дал такой ответ: «…Ян в давал им отдыха, так как отдых для них заключался единственно в пьянстве. Чем больше рабочие имели времени для отдыха, тем больше я терял денег на их лечение от алкоголизма». Капиталисту не подсказали, а он мог привлечь в свидетели классика соцреализма А.М. Горького. Роман «Мать», да и многие другие произведения классика – яркое описание алкогольной деградации значительной части фабричных рабочих России начала XX века, вышедших из деревни и возненавидевших навсегда город: «…Молодежь сидела в трактирах или устраивала вечеринки друг у друга, играла на гармошках, пела похабные, некрасивые песни, танцевала, сквернословила, пила. Истомленные трудом люди пьянели быстро, и во всех грудях пробуждалось непонятное, болезненное раздражение. Оно требовало выхода… Люди из-за пустяков бросались друг на друга с озлоблением зверей. Возникали кровавые драки. Порой они кончались тяжелыми увечьями, изредка – убийством…».