Вольер - Алла Дымовская

– Да как вы смеете? И кто вы такие? Это Игнат вас прислал, правое полушарие мозга даю на отсечение! Так вот, передайте ему, что я… – Человечек принял горделивую позу и с пафосом закончил после небольшой паузы: – …В своем праве! И до четвергового дождичка мне все его высоконравственные излияния!.. Верните сейчас же мартышку на место! – взвизгнул он пронзительно и указал выпростанной, наконец, из‑под хламиды правой рукой на съежившуюся в испуге Анику.

– Никто нас не посылал. И прекратите орать, вы не на заседании Интеллектуального Совета! – Фавн и не скрывал теперь намерения покуражиться над незнакомым человечком.

А Тим не мог сказать, что его поразило более всего: манера Фавна обращаться на «вы», как некогда то же проделала ИНСТРУКЦИЯ, или вольное, без малейшего замешательства произнесение долгих и путаных незнакомых слов, и что потрясающе, человечек понял его вполне хорошо, потому что не выразил ни малейшего изумления. Но лишь рассвирепел пуще прежнего в потешном гневе:

– Ага, студиозусы из «Тахютиса», знаю я вас! Житья нет в округе от ваших розыгрышей! А еще называется мастера художественных образов! Так вот что я вам скажу, милые мои! Вы слишком далеко зашли. Городская И‑Коллегия вас не одобрит. Да‑с, не одобрит. И я первый вынесу порицание. Имейте в виду, вы ступили на скользкую дорожку общественного остракизма! И опять повторяю, верните обезьяну на место в клетку! – уже в каком‑то исступлении выкрикнул человечек, указательный его палец вытянулся в сторону Аники.

Тут только Тим понял. Это нелепое существо и заперло его единственно любимую за золотистыми столбами на клюквенной поляне. Этот коротконогий, до уродства, человечишка в синем дурацком мешке и есть то страшное, с чем Тим собирался нынче драться? Он пропустил мимо ушей явное ругательство над Аникой, тем более что не знал до конца его смысла, хотя слово «клетка» он услышал достаточно ясно. Вместо чудовища перед ним оказался шут, вот что поразило его сильнее всего прочего. Он смог сделать лишь одно: вопросительно‑жалобно обратить взор на старого Фавна и, словно ища у него спасительных разъяснений, прошептать:

– Это что же, получается сам Лжерадетель? – и не поверить собственным глазам.

– Почему «Лже»? Настоящий Радетель и есть! Тот, которому принадлежит непосредственно «Яблочный чиж» со всем его содержимым и обитателями. – Фавн уже не насмехался, речь его была теперь сдержанна и сурова, будто бы он имел право отныне выносить приговоры по всем трем главным заветам. – Можешь познакомиться с ним, Тим. Конечно, разве очень захочешь.

Если бы Тим обладал даром ясновидения сквозь ушедшие века, то отыскал бы там самое подходящее определение нынешнего состояния, в которое погрузились все присутствующие в этой круглой, парадно освещенной зале, и произносилось бы оно так. Немая сцена…

Сколько бы они простояли далее в совместном расстройстве чувств, было неизвестно. Если бы опять не начала всхлипывать Аника. Ей все еще было страшно. И боялась она этого коротконогого уродца – яснее ясного, решил Тим, ведь не его же и не Фавна, в самом деле! Радетель, надо же! Как это так, Радетель? Ведь Радетели – не люди! Додумать он не успел…

– Послушайте, наконец, кто вы такие? – несколько более миролюбиво спросил белокурый человечек, теперь только недовольный спросонья, но уже без пылкого негодования. Казалось, его недоумение по поводу ночного пришествия гостей сделалось так же велико, как и замешательство Тима в отношении всего, сей час услышанного.

– Я – Фавн. Уж простите, прежнее мое имя я пока припомнить не могу, но рассчитываю – оно скоро ко мне вернется. Вместе с остальной частью личности. А это – Тим, – Фавн довольно учтивым и пристойным жестом указал на своего юного спутника, будто дело происходило не в чужом доме, а на Соборной площади во время встречи прибывших по обмену. Потом старик кивнул в сторону Аники: – Девушку вы знаете.

– Какую девушку? Вы эту макаку имеете в виду? Так и выражайтесь яснее! – опять рассердился человечек (и надо ли говорить, что Тиму жутко не понравились его слова и заключенный в них оскорбительный смысл). – И что значит, Фавн? Вы адаптационный историк, что ли? И почему у вашего молодого напарника собачья кличка вместо имени? – тон человечка явно сделался высокомерно‑пренебрежительным. – Потрудитесь объяснить!

Снова, будто повторяя только что канувшие в прошлое мгновения, в просторах ясно освещенного зала зависла тишина. Тим отчего‑то догадался – это потому, что старый Фавн не знает, что сказать. А врать ему не хочется. Значит, правду говорить опасно? Но ведь они не сделали ничего плохого! Ну да, как же! Это Тим, может, не сделал ничего плохого. А если взять, к примеру, испорченное Фавном окошко у двери? В поселке он, скорее всего, доложил бы о происшествии летучим шарам. Но закладывать проступок Фавна этому растрепанному уродцу, уж дудки! Но он же Радетель! Полно, может, Фавн лишь пошутил. Совсем выжил из ума, старый черт, или позабыл себя на равнине от радости, кто его ведает. Да разве станет Радетель… Тут он вновь вспомнил, что сделал этот якобы Всемогущий Бог с его Аникой, и усомнился еще сильнее. Ладно, раз так, то и мы… То и я…

– Мое имя вовсе не это… не кошачье. Да. Обыкновенное, человеческое, сам ты крыса! – Тим заговорил на сей раз первым и довольно грубо, хотя Фавн и обернулся к нему в полном изумлении, словно вопрошая: «Ты что же, парень, смерти своей ищешь?». Смерти он не искал, но молчать и терпеть более не собирался. Лишь крепче сжал упругий, как ивовая лоза, развернутый во всю длину аршин. – Ты вправду Радетель? И тебе принадлежит наш «Яблочный чиж»? Тогда почему ты похож на меня, а не на Вышнего Бога? Я видел Радетеля совсем недавними днями. И ты нисколечко не такой.

– Да что же это делается?! – опять взвизгнул потешный человечек столь высоко и оглушительно, что натурально сорвал себе голос. Поэтому дальнейшее он произносил словно бы через хрипловатые всхлипывания и на сей раз обращался исключительно к Фавну: – Вы как старший по возрасту. Но, видимо, не по разуму. Вы должны осадить этого молодчика! Как вас там звать‑величать? Кажется, вы изволили сказать Фавн! Так вот, не могли бы вы… что вы сказали? Как вы сказали?.. Фавн? Фавн? Я все еще сплю или этого не может быть!

Тим слышал однажды выражение «глаза его стали круглые‑прекруглые от ужаса», когда кто‑то из стариков, сидя солнечным днем на крылечке, рассказывал его отцу давнее предание о наказании человека, преступившего второй завет. Как бедняга стонал, и как его тащил «дровосек», и как «глаза его стали круглые‑прекруглые». От ужаса. Вот и теперь. Этот Лжерадетель или Радетель без «Лже» смотрел на них именно с таким выражением, и глубокие его, водянисто‑светлые глазенки сделались точно два расширенных до крайних пределов застывших круга. Он испугался. Да так, что страх перед ним самим несчастной Аники не шел ни в какое сравнение, если оно вообще могло состояться. Он заговорил, залепетал, заверещал, хотя голоса уже не было у него:

– Фавн? Если в действительности… Ну, положим… Зачем же вы пришли именно ко мне? Поймите, я совершенно ни при чем. Когда вас… когда нас… когда мы стали здесь жить, вы, фигурально выражаясь, уже сидели в неволе… Надеюсь, вы не собираетесь мстить? Раз уж вас выпустили официально, я готов, конечно… любую помощь… – Это все выглядело так жалко, что коротконогий уродец понял и сам, и оборвал свою речь, словно бы затих внезапно беспорядочный шелест травы.