Болотное гнездо - Валерий Хайрюзов

Ту ночь он вспоминал почти каждый день, восстанавливал ее минута за минутой – такое случается раз в жизни. Аня была особенно ласкова и нежна с ним. Расстегнув рубашку, она осторожно дотрагивалась губами до раны. Нет, у него не было чувства вины перед Женькой, но сейчас он думал, лучше бы того вечера не было, слишком большую надежду она подарила ему. Он вспомнил, как, прощаясь, умолял ее не торопиться, обдумать все хорошенько. Он просил дождаться его. Обнимая, она слабым, усталым голосом обещала.

В конце декабря, проснувшись позже обычного – была суббота, – Сергей обнаружил: Ахмет исчез. На кровати лежала записка: «Серый, не надо паники, я ушел. Лучше сидеть в тюряге, чем гнить здесь. Счастливо оставаться. Деньги не ищи, при случае отдам. Погонишься – пристрелю».

Ахмет ушел по зимнику в сторону ближайшего прииска, до которого было около девяноста километров.

Сергей заглянул в шкаф: кроме несчастной тридцатки, Ханов прихватил и ружье.

«Замерзнет, как пить дать, замерзнет, – подумал Сергей. – Мороз под сорок, телогрейка вряд ли спасет».

Он быстро оделся, выскочил из «бичарни» и побежал по свежему следу. Несмотря на угрожающую приписку, он все же решил догнать, вернуть Ахмета на участок. Через час, загнав себя, поднялся на перевал. Четкая строчка следов уходила вниз в распадок. На перевале гулял ветер, насквозь прошивал телогрейку. Постояв немного, Сергей повернул обратно. Он еще надеялся, что Ахмет одумается и вернется, но прошел день, наступил вечер, затем прошла ночь. Ахмета не было. В понедельник, во время очередной радиосвязи, он сообщил на базу о случившемся. Ему сказали ждать, на участок вышли две машины с дизельным топливом. Машины показались под вечер. Из первой выскочил шофер и помог вылезти из кабины Ахмету. Руки его болтались вдоль тела как обрубки.

– Что с руками? Прихватило?

– Да, малость, – тусклым голосом ответил Ахмет. – Думал, сдохну. Первую ночь еще ничего, терпимо, я варежки сжег. Хотел посушить. Теперь туши свет, поди, без рук остался.

– Авось заживет, – попытался ободрить пострадавшего Сергей. – Пойдем, пока топливо сливают, чаю попьешь.

Он открыл перед Ахметом дверь, хотел помочь ему снять фуфайку, но тот замотал головой.

– Бесполезно, лучше не трогай, болят. Взял бы топор и отрубил. Они меня сейчас в Бодайбо повезут.

Сергей налил в кружки чай, покрепче, так, как любил Ахмет, и поднес ему к губам.

– Серега, ты знаешь, кто твоего отца замочил? – сделав глоток, неожиданно спросил Ахмет.

У Сергея сжалось внутри, он прямо в упор посмотрел Ханову в глаза. Нет, Ахмет не шутил, не разыгрывал его, наверное, понимал, такими вещами не шутят.

– Кто? – холодея, спросил он.

– Тогда в Бодайбо мы с Яшкой загуляли. Он все к тебе рвался, – торопливо заговорил Ахмет. – А потом его развезло, чепуху городить начал. – Ахмет на секунду замолчал. – Мне кажется, что Яшка знает. Ты поговори с ним. Одно время Брюхин его против твоего бати подогревал.

– Когда ты все это придумал? – сдерживая сердце, как можно спокойнее, спросил Сергей. Во всем теле он чувствовал нервную дрожь. – И Брюхина, и Яшку допрашивали. У обоих было алиби.

– Интересно, во сколько оно ему обошлось? – хохотнул Ахмет.

Сергей уже не слушал, он смотрел в ту осень. Отец должен был приехать в середине октября. Но его все не было. Поначалу думали, задержался с расчетом, такое бывало. Для себя назначили срок – к ноябрьским праздникам. Но миновали праздники, а его все не было. Мать начала беспокоиться, через Брюхиных пытались дозвониться до конторы, от которой работал отец. Там сказали, что Рябцов месяц назад получил расчет и уехал домой.

Нашли отца только весной. Следствие было проведено наспех, тайга в таких случаях плохой свидетель. Вызвали и допросили тех людей, кто попался под руку. Было упущено главное – время.

Ночью приснилось, что он болен, но лежит не в госпитале, а у себя на Релке. Ему плохо, давит грудь. Он пытался освободиться от тяжести, но сил нет, и, когда он уже готов был сдаться и уплыть куда-то в темноту, послышался далекий голос бабки Нади, она принесла к нему на кровать кошку, желая проверить, если кошка спрыгнет на пол – он умрет, а если останется, то выживет. Кошка осталась лежать.

– Ты иди, располагайся, – сказал Сергей. – А я пойду проверю. Снег попадет, шуму потом не оберешься.

Сергей сказал первое, что пришло в голову, ему хотелось побыть одному. Он обошел участок, проверил емкость – все было в порядке, да он и сам знал, что будет именно так, в артели все делали на совесть.

В распадок смотрели близкие холодные звезды, и ему показалось, что они понимают, что у него на душе, и тайно сочувствуют.

«Господи, ну скажи, в чем я провинился перед тобой? – хотелось спросить ему. – Ведь я ни в чем не виноват. Если ты сотворил всех равными, то почему одним даешь все, а у других отнимаешь последнее?»

Тихо поскрипывал под ногами снег, молча смотрели на него звезды. Не он первый и не он последний обращался к ним с подобными вопросами. И вдруг ему показалось, что распадок чем-то напоминает ему огромную лодку, которая плывет в одном только ей ведомом направлении.

Они летели вдоль железной дороги, оставляя под собою крохотные станции, которые и существуют, наверное, лишь для того, чтоб прогоны не были долгими. Где-то горела тайга, и командир самолета Санька Храмцов старался не упустить из виду ровную, вытянутую в струну, лесенку железной дороги, выползавшую из белесого, сливающегося с землей дыма; временами представлялось, что они карабкаются по ней куда-то в бездонную пустоту. Вскоре показалась еще одна станция. Они проскочили бы ее, но в последний момент слева за темным мыском тускло блеснул узкий, напоминающий подкову пруд. Санька почувствовал, как внутри что-то дрогнуло: в том месте, где вода упиралась в поросшую травой дамбу, торчал знакомый остов старой мельницы. Он еще раз для верности обежал глазами пруд, отыскал тонкую нитку проселочной дороги, которая, скатившись с дамбы и прошмыгнув через угольное ушко железнодорожного переезда, делала петлю возле маленького, выкрашенного в желтый казенный цвет деревянного вокзальчика. Все сошлось – это была Елань. И еще не зная, зачем это делает, лишь подчиняясь какому-то порыву, он начал снижать самолет, уставив капот чуть левее вокзала, туда, где, высунув из крыши длинную трубу, как пароход, плыл навстречу дом деда. Нет, он не собирался садиться. От станции до Старой Елани, куда они летели на авиахимработы, было еще около десяти километров. На железную дорогу они вышли из-за дыма, боясь потерять ориентировку. Храмцов знал: дорога выведет на станцию Елань, а оттуда до Старой Елани он мог добраться с закрытыми глазами.

Над самыми крышами Храмцов ввел самолет в левый вираж, и станция, точно поставленная на гончарный круг, закрутилась вокруг дедовского дома. Вытянув длинную шею по дуге, понесся колодезный журавль, а следом, захлестывая всю усадьбу тонкой удавкой забора, выпучив пустые решетчатые глаза, бежал старенький, покосившийся набок, маленький домик, в который после женитьбы, отделившись от деда, перебрались отец с матерью. В нем появился Санька и прожил целых десять лет. А потом они переехали в город.