Ночь Дон Жуана - Ганс-Йозеф Ортайль

Йозефа Душек напоминала отцу о том путешествии каждый раз, когда начинали говорить о нем, отец произносил:

— Это было в те дни, когда к нам приезжала погостить Йозефа.

Наверное, отец не любил Йозефу, потому что она напоминала ему о смерти жены. А может, он испытывал к ней ревность. В те дни Йозефа и Вольфганг были молоды и бесшабашны. Они быстро нашли общий язык. Слишком быстро, по мнению отца. Он был недоволен, если сын сходился с кем-нибудь, кроме членов их семьи. Отец полагая, что возможен только один вид понимания — понимание между отцом и сыном, сыном и отцом. Это идеальное понимание ни с чем не сравнить. Оно не имеет ничего общего с пониманием между матерью и сыном или между братом и сестрой. В центре бытия было понимание между отцом и сыном, сыном и отцом. А музыка была святым духом. Аминь.

Отец верил в это всю жизнь. Ре… ре… ре… — это приказ. Где, что, когда стало приказом? Ре… ре… ре… — стучало в голове у Моцарта. Нет, это ничего не значило. Все из-за вина, из-за бутылки красного вина. Моцарт налился с ног от усталости и двух лишних бокалов вина, и любом случае, отец злился еще и потому, что считал, будто Йозефа имела виды на него, Вольфганга. По этой причине Моцарт-старший просто не выносил ее. Стоило кому-то назвать ее имя, как отец тотчас начинал сыпать проклятиями, критиковать ее пение и рассказывать истории об ухажерах и любовниках Йозефы, хотя подобные истории вообще-то не впечатляли Вольфганга. Ему было все равно, был ли у Йозефы один ухажер или шестьсот сорок один. Для него это не имело ни Милейшего значения.

Сейчас она ходила взад и вперед по двору. Тик-так — «поило видение из прошлого! Йозефа раздобрела. Так часто случается с хорошими певицами. Очень раздобрела. И ходила туда-сюда. Тик-так. Хотела подслушать, Моцарт был уверен, что Йозефа подслушивала, иначе она не прохаживалась бы под его окнами, якобы читая книгу, но забывая хотя бы иногда переворачивать страницы.

Хорошо, значит, нужно отойти от окна! Моцарт опять сел за клавесин и в третий раз сыграл вступительные аккорды. Затем взял нотную бумагу и стал писать. Начинала мандолина. Возникало беспокойство, прерываемое пиччикато струнных инструментов. Музыка давалась легко. Моцарт просто писал. Временами ему казалось, что он только записывал давно созданную музыку. Переписывал на бумагу мелодию своего сердца! Моцарт исполнил небольшой отрывок. Затем сыграл один аккорд левой рукой. В то же время правая рука уже давно записывала ноты. Композитор сидел на краю маленького табурета, словно присел на минутку. Наверное, так было удобнее всего — можно было быстро встать в любой момент!

Вдруг Моцарту показалось, что он что-то услышал. Показалось, что тишина изменилась. Стало еще тише. Может, в камине погас огонь? Как будто все умолкло, чтобы кого-то подслушать. Кого же? Почти беззвучно опустилась ручка двери. Конечно, он и не собирался оборачиваться. Наверное, пастушка позволила себе войти. Она вошла в святая святых. Подплыла еще ближе, чтобы схватить ангела за крылья!

Моцарт сделал вид, что ничего не слышит. Погрузился в свои мысли и представил себе, что исполняет серенаду. При этом он напевал глупый текст да Понте. Myзыка была великолепна. Никто и внимания не обратит на текст. Да, мелодия перечеркивала весь вздор о медоточивых устах и нежном сердце!

Все, готово. Серенада закончена. Наконец-то Моцарт что-то написал! Он и не думал оборачиваться. Нет, не стоит обращать внимания на Йозефу. Так и следует поступить. Моцарт действительно очень устал. От двух лишних бокалов вина и от этой тяжелой, но удачной работы. Он встанет и, не оборачиваясь, пойдет в спальню. Там специально подготовили небольшую софу. Так же, как и в гостинице «У трех львов», он ненадолго приляжет. Приляжет, наконец-то приляжет… Даже не станет снимать туфли с пряжками. Просто приляжет. Усталость сама позаботится обо всем. Конечно, сейчас ему не хватало Констанции. Моцарт думал о ней, ведь в это время они всегда ложились вместе. Среди пражской суеты лежали вдвоем на софе.

«Хороший фазан, фатальный ухажер, ухоженный фазан, прекрасная капуста, и вообще…» Моцарт потянулся и широко расставил руки. Где же Констанция? Она сейчас придет к нему. Вот она подошла. Она была уже совсем рядом. Он лежал неподвижно. Прошло две, три секунды. Моцарт не открывал глаз. Затем почувствовал, что она поцеловала его. Да, она всегда целовала его перед сном. Но почему-то в этот раз поцеловала в лоб. Почему в лоб?

Моцарт испугался и немного съежился. Он открыл глаза и увидел перед собой Йозефу. Она наклонилась к нему, словно хотела прилечь рядом.

— О Господи, — сказал он, — неужели уже так поздно? Уже четыре, пять? Даже шесть часов? Меня ждут!

Моцарт вскочил, поправил волосы и выбежал через кабинет к двери. Перепрыгивая через ступеньки, несколькими прыжками преодолел лестницу, будто за ним шились дикие звери. Затем пересек двор и вышел за ворота. Он побежал вниз, вниз, в снова ожившую долину. В голове звучала серенада. Звуки мандолины сменялись пиччикато струнных инструментов. Музыка побеждала слова о нежности и медоточивых устах.

Йозефа смотрела ему вслед, пока Моцарт не скрылся из виду. Скоро он вернется, она была уверена. Йозефа допустила оплошность — пришла слишком рано. Ее привлекла к нему эта музыка. Неописуемое счастье охватило все ее естество. Йозефа хотела поцеловать Моцарта в благодарность. В конце концов, он начал работать над оперой. Это был первый отрывок, который он создал в этих стенах! Кончиками пальцев Йозефа приподняла еще влажную бумагу и села за клавесин, собираясь сыграть. Она будет первой, кто сыграет этот отрывок, и только позже его услышит весь мир. Йозефа старалась держать себя в руках, но пальцы все равно дрожали от волнения. Она заиграла. Когда прозвучали первые аккорды, ей показалось, что Моцарт снова стоял внизу, во дворе, и пел ей серенаду. Только ей.

Казанова сидел в салоне дворца графа Пахты, пытаясь сосредоточиться на чтении, но его не покидали мысли о венецианском карнавале. Было несложно осуществить что-нибудь подобное. В конце концов, у него имел» и опыт. Раньше, еще в Венеции, он давал такие приемы в своих покоях. Однажды одна красавица подарила ему двадцать четыре цехина, чтобы он позаботился об оркестре, который должен был играть во время ужина. Верно, она потребовала, чтобы Казанова переоделся женщиной. Как же ее звали? Ее имя было… Но нет, Казанове не хотелось вспоминать такие истории.[6]

На этот раз оркестр был под рукой. Кстати, очень хороший оркестр. Намного лучше, чем венецианские музыкантишки, получавшие гроши за свою игру. Чаще всего они теряли терпение во время праздника и сами пускались в пляс. Музыканты смешивались с толпой танцующих, пока, ко всеобщему веселью, не оставался один-единственный альт. Небольшой оркестр графа Пахты, напротив, играл довольно слаженно. Это не был случайно подобранный оркестр, в котором музыканты играют каждый для своего удовольствия. Казанова скроет оркестр за искусно украшенной ширмой. Музыка будет доноситься из тайника и играть во время всего приема. Это понравится даже Моцарту.