Моя цель - звезды - Альфред Бестер

Появлялись все новые и новые музыканты, актеры, жонглеры, акробаты. Гомон толпы стал оглушающим. Команда механиков устроила на лугу деготную яму со смазочным маслом и принялась возвращать к жизни принадлежавшую Формайлу коллекцию винтажных зерноуборочных комбайнов с дизельными движками. Постепенно прибыли все обитатели цирка, а также их жены, вдовы, дочери, любовницы, подхалимы, лизоблюды и приживалы. Когда утро перевалило за середину, цирк стало слышно за четыре мили, чем и обязан он был своему прозвищу.

В полдень явился сам Формайл с Цереры. Спецэффекты, которыми он при этом воспользовался, способны были вышибить слезы смеха даже у отшельника, давшего семилетний обет меланхолии. Для начала с юга прилетел огромный самолет-амфибия и приводнился на озеро. Откинулся люк, оттуда вынырнула автоматическая баржа и без посторонней помощи поплыла к берегу. Передняя стенка каюты опустилась, превратилась в мостки, по которым выкатился старинный командно-штабной автомобиль двадцатого века. Не успели потрясенные зеваки переварить все эти чудеса, как машина уже промчалась двадцать ярдов до центра цирка и замерла там.

— Ну-ка, ну-ка, что у него следующим номером припасено? Мотоцикл?

— He-а, роликовые коньки.

— Нет, он выедет на скейте пого!

Формайл превзошел самые смелые их ожидания. Он вылетел из пушки, установленной в машине с откидным верхом. Раздался оглушительный взрыв, как от настоящего черного пороха, и Формайл с Цереры, описав безукоризненно выверенную дугу, плюхнулся почти у самых дверей своей палатки на подставленный четырьмя лакеями батут. На этот раз цирк стало слышно за шесть миль — так оглушительны были аплодисменты публики. Формайл залез на плечи лакеев, выпрямился и дождался тишины.

— Друзья, римляне, сограждане! — начал Формайл проникновенно. — Внемлите моим словам! Шекспир, 1564–1616[19]. О черт!

Из рукавов пышного одеяния Формайла вылетела четверка белых голубей и умчалась прочь. Он с сожалением поглядел им вслед и продолжил:

— Друзья, приветствую вас, салют, bon jour, bon ton, bon vivant, bon voyage, bon… Что за черт?

Из карманов Формайла вырвалось пламя и взметнулись фейерверки. Он попытался стряхнуть огонь; полетели конфетти и серпантин.

— Друзья… Заткнитесь, я хочу произнести эту речь в тишине! Заткнитесь!.. Друзья…

Формайл в отчаянии покосился на себя. Одежда на нем догорала, из-под нее выглядывала кроваво-красная поддевка.

— Кляйнманн! — завопил он. — Кляйнманн! Что такое с вашим гребаным гипнообучением?

Из палатки высунулась голова с роскошной шевелюрой.

— Фи заучиль этот решь последний ношь, Формайль?

— Черт подери, конечно! Я на нее два часа убил. Я головы не вынимал из гипнопедийной печки. Зарядил туда курс престидижитаторского искусства Кляйнманна.

— Найн, найн, найн! — застонала голова. — Сколько раз я фам гофориль? Престидишитация — не ораторский искюнст. Это магия. Dummkopf![20] Фи постафиль не тот курс гипнопедии!

Красная поддевка тоже начала тлеть. Лакеи тряслись от страха. Формайл спрыгнул с их плеч и пропал в своей палатке. Поднялся всеобщий дружелюбный хохот, и Четырехмильный цирк зажил обычной жизнью. Из кухонь слышалось шипение и поднимался дым. Все не переставая ели и пили. Музыка не прекращалась ни на минуту. Водевиль никогда не затихал.

Тем временем в палатке Формайл сорвал с себя остатки догорающей одежды, встряхнулся, переоделся, подумал немного, подумал еще раз, снова переоделся, кликнул слуг и позвал за портным на диковинной смеси французского, мэйфэйрского[21] и восхищенно-невнятного. Когда новый костюм был уже наполовину готов, Формайлу припомнилось, что он забыл искупаться. Он отослал портного, приказал вылить в бассейн десять галлонов благовоний и застопорился на уместном стихотворении: вдохновение ускользало. Послали за придворным поэтом.

— Продолжи начатую мной строфу, — скомандовал Формайл. — La Toz est mort, les…[22] Погоди. Какая рифма на слово «луна»?

— Вина, — предложил поэт. — Война, стена, страна, верна, пьяна…

— Я совсем позабыл про эксперимент! — сокрушенно воскликнул Формайл. — Доктор Богун! Доктор Богун!

Полураздетый, он помчался в лабораторию, а на полпути через палатку влетел прямиком в спешившего навстречу придворного химика доктора Богуна. Химик попытался было подняться, но обнаружил, что его взяли в исключительно болезненный и крайне унизительный борцовский захват.

— Ногути! — вскричал Формайл. — Ногути! Идите сюда! Я только что изобрел новый прием!

Формайл поднялся, оторвал полузадушенного химика от пола и джонтировал на татами. Сидевший там маленький японец внимательно оглядел их и покачал головой.

— Нет. Пожалуйста, позвольте я. — Он издал едва слышное шипение. — Хш-ш-ш-ш. Давя на трахею, вы не обязательно задушите противника насмерть. Хш-ш-ш-ш. Позвольте, я покажу вам, как правильно.

Он перехватил у Формайла несчастного химика и уложил на татами в позе постоянного самоудушения.

— Формайл, пожалуйста, взгляните?

Но Формайл уже перенесся в библиотеку, где стал дубасить библиотекаря по голове томиком «Половой жизни» Блоха (вес восемь фунтов девять унций) за то, что в коллекции не нашлось ни единой книги с проверенной, надежной методикой сооружения вечных двигателей. После этого он навел шороху в своей физической лаборатории, где разобрал (сломав при этом) дорогостоящий хронометр, чтобы повозиться с часовым механизмом; джонтировал в оркестровую яму, где отобрал у дирижера палочку и тем привел музыкантов в смятение; покатался на скейте; свалился в нестерпимо разящий благовониями бассейн; дал себя оттуда вытащить, громогласно ругаясь на отсутствие в бассейне льда; выразил желание побыть немного в одиночестве.

— Я побуду наедине с собой, — вот так выразил Формайл это желание, раздавая лакеям тумаки направо и налево. Когда последний лакей убрался за дверь и закрыл ее за собой, Формайл уже похрапывал.

Потом храп прекратился. Формайл исчез. Появился Фойл.

— Этого им на сегодня должно быть достаточно, — пробормотал он и переместился в гардеробную. Постоял перед зеркалом, сделал глубокий вдох и задержал дыхание, внимательно следя за своим лицом. По прошествии минуты ничего не изменилось. Он продолжал задерживать дыхание, жестко, с железным спокойствием контролируя пульс, мышечный тонус и нервы. Через две минуты двадцать секунд появились кроваво-красные стигматы. Фойл выдохнул. Маска тигра пропала.