Его птичка. Книга 2 - Любовь Попова

Он смотрит на них ровно мгновение, а потом срывается и обхватывает одну грудь рукой, кончик другой губами. И я теряюсь, падаю перед ним безвольной куклой. Шлюхой, готовой сделать для него все.

Он двигает бедрами все быстрее, вколачивается через одежду, сжимает меня все сильнее, а в следующий миг рычит, почти подкидывая меня на коленях, и резко, сбивая дыхание, бросает на узкий диван.

Кому я это сказала, кто это услышал? Рома уже не соображал, да и в моей голове пусто.

Уже наплевать на все. На прошлое, будущее, на гордость, на неправильность происходящего. Во мне осталось только желание. Всепоглощающее, бесконечное, всеобъемлющее желание близости с любимым человеком.

Ведь он здесь, он рядом.

Рома настолько рядом, что его губы оставляют на шее болезненные засосы. Настолько рядом, что его руки тисками сжимают мне плечи, а я…

А что я?

Я даже не думаю сопротивляться, извиваюсь под ним, цепляюсь за шею, улыбаюсь как безумная, наслаждаясь запахом, наслаждаясь тяжестью его крупного тела, наслаждаюсь тем, как его член, уже готовый вырваться из джинсов, трется об мой лобок все быстрее.

Его одежда мешает настолько, настолько кажется наждачной бумагой, водящей по нежной, влажной от испарины коже, что я сама, до безумия возбужденная, начинаю дергать его рубашку, выдергивать из брюк.

С удовольствием слушать тяжелое дыхание. А звон пряжки ремня сейчас самая прекрасная музыка.

Рома поднимается выше, дышит тяжело, рвано и в спешке меня целует, словно боится, что я сбегу, словно я могу куда-то от него деться.

Но разве я могу?

Разве могу я покинуть того, о ком все мои мысли? Того, в ком нашла сосредоточие всех своих чувств.

Его поцелуй все глубже, руки все настойчивее, мое тело все податливее. Оно глина в руках настоящего мастера сексуального искусства. Только Рома знает, как нужно меня трогать, где нужно нажать, чтобы уже через несколько минут я взорвалась ослепляющей вспышкой оргазма.

Его губы перемещаются на грудь, язык прочерчивает влажную дорожку на разгоряченном теле и стремительно достигает жаждущего ласки соска.

Меня колотит от ощущения полета, восторг от близости любимого человека. Сердце внутри сжимает сладкой тянущей болью, что отдает импульсом вниз живота.

Хочу Рому! Хочу скорее в себя, хочу ощутить, насколько велико его желание, уже ищущее вход в меня.

— Пожалуйста, — говорю, сама не зная о чем, полная сладостной дремы и возбуждения.

Но внезапно все пропадает. С меня как будто сдирают кожу, и я лежу голая, в недоумении взирая на то, как Рому волокут от меня два амбала.

— Только не бейте его! — кричу, вскакивая, даже не думая, что надо чем-то прикрыть свой срам. Но за меня уже подумали. Катя накидывает на плечи плед и ведет меня из ВИП-комнаты.

____________________________________________________

Я сразу смотрю, куда утаскивают взъерошенного, ничего не понимающего Рому, как вдруг слышу ворчание рядом с ухом:

— Никаких больше приват-танцев, Макс, ты посмотри. Этот белобрысый урод чуть ее не изнасиловал.

И ничего он не урод.

Я не вмешиваюсь в разговор, чтобы что-то доказать. Эти двое были слишком заняты очередной перепалкой-прелюдией.

— Только не бейте его, — передразнивает меня Катя чуть позже в гримерке.

— Ты весьма добродушна с насильниками, дорогая.

Я прикусываю губу, уже стоя на выходе из пропахшего духами помещения, и стыдливо отвожу взгляд.

— Или это не было изнасилованием? — смотрит она через зеркало и выгибает бровь.

— Не было, — говорю тихо. Ну что, я в самом деле оправдываюсь. Наверное, потому, что в отличие от других подруг, Катя меня никогда не жалела. Наверное, потому, что она единственная всегда готова меня отругать. Сказать те слова, которые порой говорил отец: слезами горю не поможешь.

Мы с Катей познакомились в первом клубе, где я работала, и она пришла мне на помощь, когда меня хотели обсчитать после смены. Потом мы пошли вместе домой. Как-то и сдружились.

— А то я думаю, ты уже стала от насилия возбуждаться. Кто он? Твой бывший?

— Ага.

— Вот гад! — возмущенно фыркает она. — Ему что, мало его питерской толстухи?

Я немного рассказала Кате о приключениях с Ромой, но она интерпретировала все по-своему. Впрочем, это присуще многим людям.

— Ну и хорошо, что я сказала парням как следует его отмутузить. Нечего ему снова птичку сетями своими сладкими опутывать. Верно говорю?

Я только открываю и закрываю рот, чтобы попытаться объяснить, что это в общем-то не ее дело. Что я сама решу, как мне поступать с Ромой.

Но взгляд кошачьих раскосых глаз, выражающий надменное превосходство — все-таки четыре года разницы — остужает мой пыл.

Тут меня толкают в спину. В дверь заглядывает Макс.

— Хватит ее поучать. Иди, Ань, там за тобой такси приехало.

— Спасибо, — кратко киваю, чуть улыбаясь Максу, и с облегчением выхожу из душной гримерки.

Порой Катя ведет себя как мама. Ту я уже очень давно не боюсь. Ее даже Леля не боится.

Улыбаюсь при мысли о крошке и бегу в сторону машины, услышав напоследок оглушающий щелчок замка в двери.

Кажется, Максим решил, наконец, получить то, что так давно ему обещает Катя.

Мы гуляем по Монмартру, смеемся и целуемся. Знаю, что это сон, но проживаю его полноценно, наслаждаясь каждым мигом, пока меня не вырывают из дремы сразу три раздражающих фактора.

Крик Лели. Звонок в дверь. Вибрация телефона.

Вставать не хочется совсем. В голове шумит. Тело одеревеневшее, такое ощущение, что вчера я нормально так наклюкалась. Или Рома настолько опьянил меня.

Хочется обнять покрепче подушку, представить, что снова лежу на Роме, и просто отключить сознание. Но проще отключить телефон, потому что похоже, что братья давят свои матрасы.

— Кира! Марк!

Трель дверного звонка прекращается. Скорее всего, пришла Тамара Михайловна, потому что через несколько секунд орать перестала и Леля.

А вот телефон продолжает надрываться.

Через силу и онемение в руке, чувствуя, как во рту как будто нагадили кошки, беру трубку и сдвигаю полоску вызова.

Кому что надо в такую рань?

— Слушаю. — Боже, и что у меня за голос. Хриплый, как у прокуренной девки.

— Мария Синицына? — женский высокий вопросительный голос заставляет все-таки разлепить глаза. — Опекун Маргариты Синицыной?

Страх холодком стекает от шеи к копчику, а сон мгновенно как рукой снимает.