Успешные генералы забытой войны - Алексей Олейников

Б.Н. Сергеевский отмечал: «Западная группа X армии, овладев районом Августова, успела создать серьезную угрозу сообщениям противника, что и повело к чрезвычайно упорным и кровавым боям 18 и 19 сентября в западной части Августовских лесов, примерно в районе Сувалки — Августов — Рачки. Бои эти, в значительной части штыковые, получили название “боев в Августовских лесах”. Они дали нам успех и сознание своей силы, противнику — огромные потери и панический ужас перед русским штыком. В результате — германцы отошли к границе и отказались от активности на всем фронте, севернее Вислы, что позднее повело и к потере ими части Восточной Пруссии»{215}.

Некоторые тактические новинки В.Е. Флуга осуществлялись параллельно с таковыми же у противника. Так, генерал Э. Людендорф, прибыв на Восточный фронт, придал крепостную артиллерию (орудия Торна, Познани и др. крепостей) действующей армии в качестве полевой, что блестяще себя оправдало, обеспечив за германцами артиллерийское превосходство, тем более важное, что русская пехота в смысле натиска, презрения к смерти и дисциплины оценивалась немцами чрезвычайно высоко.

В.Е. Флуг в целях хотя бы частично сравняться с немцами в артиллерийском отношении решил придать своим корпусам несколько превосходных 6-дюймовых гаубиц, находившихся в Осовецкой крепости и, по заявлению ее коменданта, ему не нужных. Но когда формирование полевых батарей из этих гаубиц уже находилось в завершающей стадии, оно было отменено распоряжением главнокомандующего армиями Северо-Западного фронта. Это распоряжение лишило армию нескольких мощных батарей, которые могли оказать значительное влияние на исход последующих операций.

Энергию и, можно сказать, «непоседливость» В.Е. Флуга отмечали и подчиненные. Так, Б.Н. Сергеевский вспоминал: «В Граеве, куда мы попали часов в 10 вечера, я узнал, что там имеется военный телеграф с Осовцом. В каких-то казармах я нашел этот телеграф. По телеграфу выяснил, что в Осовце только сам генерал Флуг. Штаб же X Армии еще не прибыл из Сибири, где он формировался. При генерале Флуге только какой-то капитан Генерального штаба… Я ему передал обстановку в нашем корпусе… Минут через 40 капитан Иванов передал мне ответ генерала Флуга. Решение командира корпуса вполне одобрялось. “Целую генерала Б. за его мужественное решение и молю Бога о победе”…»{216}

При всей ограниченности целей и задач Первой Августовской операции, ее локальном характере она повлияла не только на ход боев на Русском фронте, но и на стратегическую обстановку для всей Антанты: германцы не смогли перебросить из Восточной Пруссии войска в Польшу, где осуществлялась успешная для России Варшавско-Ивангородская стратегическая операция.

А из Германии были оттянуты 2 дивизии — 49-я резервная и 50-я резервная (уже упомянутый 25-й резервный корпус), не попавшие на Французский фронт, что имело немаловажное значение в период развернувшихся боев на Изере. Этот корпус М. Гофманом оценен достаточно высоко: «Верховное командование придало этой армии (8-й. — А.О.) один из вновь сформированных корпусов, именно 25-й, хорошо себя показавший в бою»{217}. В рассматриваемый период в боях у Ипра наступило определенное равновесие в силах, и целый корпус мог позволить германцам переломить ситуацию в свою пользу, но он отбыл в Восточную Пруссию.

Начальник штаба 10-й русской армии генерал барон А.П. Будберг отмечал пользу Первой Августовской операции для союзников по Антанте, называя ее операцией, «которая сломила, наконец, долгое и упорное сопротивление VIII немецкой армии, принудила ее отойти к Летцену и за р. Ангерапп и притянула на наш фронт немецкие резервы, облегчив этим союзников, изнемогавших в это время в ожесточенных боях у Ипра»{218}.

Успешное окончание операции привело к занятию русскими Сталлупенена и Гольдапа, выходу их к Мазурским озерам. Снова была захвачена большая часть Восточной Пруссии. Но самое главное — это оттянутые резервы противника, в том числе в период напряженных боев союзников по Антанте во Фландрии. Это сказалось на стабилизации Французского фронта, что имело крайне неблагоприятные последствия для германской стратегии, в очередной раз не сумевшей добиться решительного результата.

Но, несмотря на успешные оперативные действия против 8-й германской армии, В.Е. Флуг за «опасную активность» 23.09.1914 г. был отстранен от занимаемой должности — прежде всего вследствие интриг генерал-квартирмейстера штаба фронта генерал-майора М.Д. Бонч-Бруевича, будущего ближайшего советника В.И. Ленина, по непонятным причинам противодействовавшего активным операциям 10-й армии. Так, перегруппировки войск армии встречались в штыки, зачастую (например, 27 сентября) следовали категорические предписания остановить наступление и т.д.

М.Д. Бонч-Бруевич в своей работе «Вся власть Советам» прямо говорит о т.н. стратегических вензелях Флуга: «Не многим лучше, нежели в 1-й армии, было положение и в 10-й, которой командовал генерал Флуг, тупой и чванливый немец. Вероятно, под влиянием военной литературы, в изобилии появившейся после Русско-японской войны, он вознамерился поразить мир своими стратегическими талантами. Решив окружить германские главные силы, Флуг начал проделывать какие-то непонятные маневры, сводившиеся к фронтальному медленному наступлению одних корпусов и к захождению плечом других… По моему настоянию генерал Флуг был вызван в Белосток… Вскоре Флуг был отчислен от должности и заменен более способным и разумным генералом»{219}. В этой характеристике — весь М.Д. Бонч-Бруевич. Но вся мелочность и склочность этого, не отличающегося военными дарованиями деятеля отлично видна на страницах его работы, где нет хорошего слова ни об одном генерале, за исключением разве что Н.В. Рузского.

Стоит также отметить, что более «способный генерал» — В.Ф. Сиверс, — проводивший по настоянию командования фронтом столь любимую М.Д. Бонч-Бруевичем «линейно-крепостную» тактику в построении армии, проиграл Вторую Августовскую операцию в январе—феврале 1915 г., погубив 20-й армейский корпус.

Генерал-лейтенант барон А.П. Будберг, сравнивая нерешительного командующего 10-й армией В.Ф. Сиверса с ее бывшим командующим В.Е. Флугом, отмечал: «У меня не было и не могло быть никаких сомнений, что если бы в конце января 1915 года нашей X армией командовал бы генерал Флуг, то он сам, никого не спрашивая, сразу же отдал приказ об отходе армии на восток, так как при спокойной и рассудительной оценке нашего тогда положения никакого иного решения быть не могло»{220}. Оценил он и позицию командования фронтом:

«…генерал Бонч-Бруевич не выносил резких и неправильных линий, выступов и загибов на схемах, украшавших стены его кабинета…»{221} И «…В период успешных действий нашей армии еще при командовании ею генерала Флуга, а затем и во время нашего вторжения в Восточную Пруссию штаб фронта непрерывно вмешивался в наши распоряжения там, где этого вовсе не требовалось, заливал нас потоками самых мелких указаний, лез во все мелочи, учил, наставлял и пытался всячески подчеркнуть свое мудрое руководительство… одним словом, делал все, чтобы показать, что и “они пахали”. Зато во времена тяжелых испытаний, неудач и заминок того же периода от этого вмешательства и руководительства не оставалось и следа; наоборот, тогда надо было сделать очень много усилий чтобы добиться от штаба фронта каких-либо решений или указаний по самым важным вопросам его неоспоримой компетенции, раз эти указания или решения были связаны с возможностью последующей соприкосновенности с нашими неудачными и невыигрышными операциями»{222}.