Долгое падение - Ник Хорнби

— Я уже сказал, — объяснил я. — Все дело в болезни, которая иссушает меня изнутри.

— Это со всеми происходит, — сказал Мартин. — Это называется «стареть». Я чувствовал это еще до тюрьмы. Еще до того, как переспал с той девицей. Если подумать, то я, может, именно из-за этого и переспал с ней.

— Нет, я поняла, — встрепенулась Джесс.

— Правда?

— Конечно. Дело в том, что тебе хана.

Вместо извинения она махнула рукой в сторону Морин, как теннисист, признающий, что ему просто повезло.

— Ты думал, что станешь кем-то, но теперь очевидно, что ты ничего собой не представляешь. Ты не настолько талантлив, как думал, а запасного плана у тебя нет. У тебя нет ни ремесла, ни образования, и впереди у тебя совершенно пустые сорок-пятьдесят лет. Пожалуй, «пустые» — это еще громко сказано. Тяжело тебе. Это хуже, чем заболевание мозга, потому что это будет убивать тебя намного дольше. У тебя есть выбор: либо медленная и мучительная смерть, либо быстрая и легкая.

Она пожала плечами.

Она была права. Она все поняла.

Все бы обошлось, не выйди Джесс в туалет. Не нельзя же запрещать людям ходить в туалет? Я слишком доверчива. Мне и в голову не пришло, что она станет совать свой нос куда не следует.

Какое-то ее время ее не было, а когда она вернулась, на лице у нее сияла идиотская улыбка. В руках она держала два плаката.

На одном была изображена девушка, а на другом — чернокожий мужчина, футболист.

— И чье это, интересно? — спросила она.

Я тут же вскочила и закричала на нее:

— Верни на место! Они не твои!

— Кто бы мог подумать? — сказала она. — Получается, ты — лесбиянка, которой по душе чернокожие ребята с накачанными бедрами. Однако! А ты не так проста, оказывается.

Я тогда подумала, как это похоже на Джесс. Ее воображение способно только на пошлости, что, кстати, говорит лишь об отсутствии воображения.

— Да ты вообще знаешь, кто эти люди? — спросила она.

Это плакаты Мэтти, а не мои. Он, конечно, этого не знает, но это так. Я сама их выбрала. Я знала, что девушку зовут Баффи — это написано на плакате — но кто она такая, мне неизвестно. Просто мне показалось, что Мэтти неплохо было бы иметь в комнате изображение привлекательной женщины — возрасту него уже самый подходящий. А тот чернокожий парень, знаю, играет за «Арсенал», только я не знаю его фамилии, только имя — Пэдди. Насчет футбола я решила посоветоваться с одним моим знакомым из церкви, Джоном, который ходит на стадион «Хайбери» каждую неделю, и он сказал, что все обожают Пэдди. Тогда я и попросила его купить мне плакат с изображением Пэдди, когда он пойдет на стадион. Этот Джон — хороший человек, он принес огромный плакат, на котором Пэдди радовался только что забитому голу, и даже отказался брать деньги. Правда, после этого стали возникать неловкие ситуации. Он почему-то решил, что моему сыну лет десять-двенадцать, не больше, и он пообещал взять его как-нибудь с собой на стадион. Иногда, когда «Арсенал» проигрывал, он спрашивал, как Мэтти перенес поражение, а если команда крупно выигрывала, он говорил: «Держу пари, твой парнишка на седьмом небе от счастья», ну и так далее. А однажды, после обычного пятничного похода по магазинам, я везла Мэтти домой, и мы вдруг натолкнулись на него. Мне нечего было сказать, но иногда нужно уметь признаться как другим, так и себе: «Да, это Мэтти. Это мой сын». Так я и сделала, и с тех пор Джон больше не упоминал «Арсенал». Я не особенно скучала по его послематчевым комментариям.

Я выбрала ему плакаты, как и множество других вещей, в которых, наверное, рылась Джесс: кассеты, книги, бутсы, компьютерные игры и видеокассеты. А еще дневники и красивые записные книжки. (Записные книжки! Господи Иисусе! Я еще могу поставить ему кассету в надежде, что он слышит музыку, но что писать в записной книжке? У меня самой-то ее нет.) Яркие ручки, фотоаппарат и плеер. Куча часов. Там целая непрожитая жизнь подростка.

Это началось много лет назад, когда я решила как-то украсить его комнату. Ему уже было восемь, а комната у него была как у совсем маленького ребенка — занавески с клоунами, обои со смешными кроликами — все то, что я выбирала еще до его рождения, когда еще не знала, каким он родится. Комната пришла в совершенно негодное состояние, но я ничего не делала — я и так много думала о том, чего с ним не происходит, о том, как он не взрослеет. Чем мне было заменять кроликов? Ему было восемь, так что паровозики, ракеты и, возможно, даже футболисты вполне ему подходили, но он, конечно, не знал, что такое паровозики и ракеты и зачем они нужны. Но опять же и про кроликов он тоже ничего не знал. И про клоунов тоже. И что мне оставалось делать? Куда ни глянь — везде притворство. Единственным возможным честным поступком было выкрасить стены в белый и купить однотонные занавески. Но таким образом я бы сказала и ему, и себе, и всем остальным, что признаю его овощем, не пытаясь скрыть правду. Но где тогда грань? Значит ли такой выбор, что я не смогу купить ему футболку с надписью или картинкой, потому что он не умеет читать и не различает картинки? Кто знает, различает ли он цвета, осознает ли различия между предметами? А о разговорах, улыбках и поцелуях в лоб тогда и речи быть не может. Получается, я только и делаю, что притворяюсь. А раз так, то почему бы не подойти к этому делу серьезно?

В итоге я остановилась на занавесках с паровозиками, а на абажуре красовался какой-то персонаж из «Звездных войн». Вскоре после этого я начала время от времени покупать комиксы — просто из желания понять, что может читать мальчик его возраста, что может его интересовать. А еще мы смотрели телевизор, и я узнавала что-то про музыкантов, которые могли бы ему понравиться, и про передачи, которые он мог бы смотреть. Как я уже говорила, осознавать, что ничего не происходит и не меняется, — это чуть ли не самое страшное, а притворство на самом деле ничего не меняет. Но так легче. Если не притворяться, то что тогда? К тому же, размышляя обо всем этом, я думала о Мэтти совершенно по-особенному. Наверное, что-то похожее происходит с создателями новых персонажей сериалов. Они, наверное, думают так: «Что ж, и что любит наш персонаж? Какую музыку слушает, с кем дружит, за какую футбольную команду болеет?» Я сделала то же самое — я придумала себе сына. Он болеет за «Арсенал», любит рыбалку, хотя у него пока нет удочки. Ему нравится поп-музыка, но не та, где на сцене прыгают полуголые люди и много ругаются. Пусть очень редко, но меня спрашивают, что Мэтти хочет на Рождество, и я отвечаю, а люди, как и положено, удивляются. Многие дальние родственники никогда его не видели и даже желания не изъявляли. Они знают только, что с ним не все в порядке. Но они не хотят знать больше, так что от них не услышишь: «Ой, а он правда умеет ловить рыбу?» Или как мой дядя Майкл: «Ой, а он правда может нырнуть под воду и посмотреть там на часы?» Они рады, что их избавили от необходимости принимать самостоятельные решения. В итоге Мэтти захватил всю квартиру. Сами знаете, как с детьми получается — их вещи повсюду.