Всё хреново - Марк Мэнсон

Да, мой друг, вы много и усердно трудились. А значит, заслужили все эти ништяки и можете обойтись без всяких там занудных социальных тем и педантичных разглагольствований об этике и прочей ерунде. Ведь в этом как раз один из плюсов собственной религии: тут вы решаете, что этично, а что нет. Вы решаете, что правильно. И вы решаете, кто прав.

Быть может, вас коробит вся эта тема про «создание религии». Ну, не хочу вас расстраивать, но вы и так принадлежите к какой-то религии. Осознаете вы это или нет, но вы уже приняли убеждения и ценности какой-то группы, вы участвуете в ритуалах и приносите жертвы, вы проводите границы между «нами» и «ими» и интеллектуально себя изолируете. Мы все так делаем. Религиозные убеждения и лежащие в их основе племенные обычаи – это неотъемлемая часть нашей человеческой натуры{156}. Мы не можем им не следовать. Если вы считаете, что вы выше религии, что вы руководствуетесь исключительно разумом и логикой, вынужден вас огорчить: вы тоже один из нас{157}. Если вы считаете себя просвещенным и высокообразованным человеком, не обольщайтесь – вы такой же олух{158}.

Нам всем нужно во что-то верить. Нам нужно найти для себя какую-то ценность. Это необходимо для нашей психологической жизнеспособности. Так мы обретаем надежду. И даже если вы знаете, как устроить на земле светлое будущее, вам будет слишком трудно добраться до него в одиночку. Чтобы воплотить мечту в жизнь, нужна группа поддержки – как эмоциональной, так и логистической. Нужна армия. В буквальном смысле.

Так вот именно ценностные иерархии, зафиксированные в религиозных учениях и разделяемые тысячами и миллионами людей, привлекают, организуют и подталкивают человеческие системы к дальнейшему развитию в духе дарвиновского естественного отбора. Религии участвуют в конкурентной борьбе за ресурсы, и, как правило, побеждают те, чья ценностная иерархия обеспечивает наиболее эффективное использование труда и капитала. А когда та или иная религия побеждает, ее ценностную иерархию начинают принимать все больше и больше людей – ведь она показала себя как наиболее удачная для значительной части населения. Затем эти религии-победители закрепляются и становятся основой культуры{159}.

Но вот в чем проблема: каждый раз, когда какая-то религия добивается успеха, распространяет повсюду свои воззрения и берет под контроль огромный пласт человеческих эмоций и чаяний, ее ценности меняются. Ее божественной ценностью перестают быть те принципы, которые вдохновляли ее поначалу. Постепенно их вытесняет совершенно иная ценность: сохранение самой этой религии – а точнее, всего того, чего ей удалось достичь.

И вот тут ее начинают коверкать. Если изначальную ценность, которая определяла религию, движение или революцию, отбросить ради сохранения статус-кво, мы тут же получим нарциссизм на уровне организации. Именно так за Христом мы получили крестовые походы, за марксизмом – гулаги, за венчаниями – бракоразводные процессы. Такое искажение первоначальных ценностей религии отвращает от нее ее последователей и ведет к возникновению новых, реакционных религий, которые со временем ее побеждают. И весь процесс повторяется снова.

В этом смысле успех намного опаснее поражения. Во-первых, потому, что чем большего вы добьетесь, тем больше потеряете. Во-вторых, потому, что чем больше вы потеряете, тем труднее вам будет сохранить надежду. Но что еще важнее, потому, что осуществив свои надежды, мы их утрачиваем. Мы видим, что наше дивное представление о светлом будущем оказалось не таким уж дивным и что все наши мечты и устремления на деле скрывают в себе неожиданные изъяны и непредвиденные жертвы.

Потому что единственный верный способ убить мечту – воплотить ее в жизнь.

В конце XIX в., в разгар мягкого, восхитительного лета в швейцарских Альпах философ-отшельник, называвший себя динамитом мысли и духа, метафорически сошел с горы и за собственный счет опубликовал свою книгу. Эта книга была его даром человечеству – его детищем, смело ступившим на порог современного мира и произнесшим слова, благодаря которым философа будут помнить спустя долгие годы после его смерти.

Она провозгласила: «Бог умер!» – и еще много чего в таком духе. В ней утверждалось, что отголоски этой гибели предвещают нам новый, опасный век, в котором всем нам придется несладко.

Философ замышлял ее как предупреждение. Как крик дозорного. Он обращался ко всем нам.

Но не продал и сорока экземпляров{160}.

Мета фон Салис проснулась до рассвета, чтобы разжечь очаг и вскипятить воды философу на чай. Она принесла лед, чтобы обернуть прохладными одеялами его больные суставы. Она собрала кости, оставшиеся после вчерашнего ужина, и поставила вариться бульон, чтобы успокоить его капризный желудок. Она вручную выстирала его грязное белье. Еще ему скоро надо будет постричь волосы и подровнять усы, а она только сейчас вспомнила, что не купила новую бритву.

Она заботилась о Фридрихе Ницше третье и, судя по всему, последнее лето. Она любила его – как брата. (Когда общий друг предложил им пожениться, они оба громко рассмеялись… а потом их обоих замутило.) Но, похоже, она уже почти дошла до предела своего милосердия.