Хребет Мира - Андрей Ветер

— Я вижу, что ты заметно устал, Большое Крыло, — медленно произнёс индеец, кивнув на трясущиеся пальцы гостя, — тебе надо хорошенько подкрепиться и отдохнуть.

Он замолчал, и Молчун вдруг осознал с невероятной ясностью, что дикарь просто не желал разговаривать о дочери. И дело было не в обрушившейся на Молчуна бедности. Он жадно ощупывал индейца изумлёнными глазами, но не мог проникнуть в его тайные мысли. Лицо Сидящего Волка оставалось подчёркнуто равнодушным. Не было никакого сомнения, что индейца одолевало желание оскорбить белого человека, но он сдерживал себя, памятуя, что разговаривал с давним своим другом. Молчун судорожно искал ответа, в чём крылась причина холодности краснокожего, но не находил ответа.

— Я услышал тебя, — проговорил Марсель Большое Крыло, внезапно охваченный бессилием и равнодушием. Сидящий Волк удовлетворённо кивнул головой.

Вскоре послышался скрип снега и в палатку вошли Лесное Лекарство и Язык Лисицы. Они шагнули на левую половину жилища, традиционно считавшуюся женской, и устроились на бизоньих шкурах, не проронив ни слова. Молчун пристально вгляделся в лица обеих женщин. Язык Лисицы, жена Сидящего Волка, выглядела очень миловидной, но в чертах её мягкого округлого лица отсутствовала та выразительная притягательность, которая насыщала каждую клеточку Лесного Лекарства.

Странным существом была дочь Сидящего Волка. Казалось, что весь её облик был соткан из невидимой глазу паутины, где мгновенно увязал всякий, кто осмеливался задержать на девушке взгляд. Её тело будто испускало дурманившие голову лучи, и лучи эти разлагали мужчину на мелкие частицы, которые Лесное Лекарство неторопливо всасывала через свою кожу. Да, Марсель-Молчун ясно ощущал, как неведомая сила буквально втягивала его внутрь девичьего облика. Всматриваясь в дочь Сидящего Волка, Марсель начал снова впадать в необъяснимое состояние, грозившее опять вывести его из равновесия.

Он поспешно поднялся и вышел наружу.

Со всех сторон к нему с лаем бросились разномастные лохматые собаки, похожие на волков. Он привычно выбрал дубину поувесистее из кучи хвороста возле входа в палатку и со всего маху саданул двух наиболее наглых псов по голове, оторвав одному из них ухо. Проходившие мимо несколько женщин с удовольствием принялись хлестать ремнями других собак, и очень скоро вся стая рассеялась, но долго ещё отовсюду слышался неугомонный лай.

Вечером в дальнем конце деревни застучал барабан, раздалось протяжное мужское пение, в которое изредка вклинивались визгливые женские голоса. Молчун провёл в веселившейся толпе почти час, затем вернулся в дом Сидящего Волка и устроился спать на выделенном ему месте.

Глубокой ночью его разбудило чьё-то мягкое прикосновение. Как всякий житель тех диких краёв, Марсель-Молчун по прозвищу Большое Крыло чутко реагировал на малейшие звуки, когда его организм был насторожен, а в ту ночь белый гость чувствовал в себе особое напряжение. Он открыл глаза, оставаясь неподвижным, и увидел над собой женскую фигуру, подсвеченную со спины красноватым сиянием углей.

— Следуй за мной, Большое Крыло, — услышал он голос Лесного Лекарства.

Марсель обвёл глазами палатку.

— Не беспокойся, отец крепко спит, — спокойно произнесла девушка, и он увидел, как в её глазах зажёгся и потух огонь.

Девушка беззвучно отступила назад и выскользнула из палатки в густую морозную синеву. Марсель осторожно выбрался из-под тяжёлой бизоньей шкуры и последовал за индеанкой. Она очень медленно двигалась спиной вперёд, повернувшись лицом к белому человеку и маня его рукой. В ночной тьме Молчуну казалось, что девушка не касалась земли, а парила в воздухе.

— Подойди ко мне, — сказала она, остановившись, и сбросила в снег длинную пушистую накидку из сшитых лисьих шкур. — Послушай меня, Большое Крыло. Отец никогда не согласится отдать меня кому-либо. Твоя сегодняшняя бедность тут ни при чём. Я скажу тебе в чём дело, потому что я знаю то, что не ведают простые люди. Мой отец считает меня своей женой. В его сердце сидит заноза, от которой он не в силах избавиться. Я — точная копия моей матери и ношу её имя. Это совершенно спутало его рассудок. Он не может и никогда не сможет освободиться от мысли, что я — его умершая жена. Но что-то внутри всё же удерживает его и не позволяет укрыться со мной общим покрывалом и познать моё тело. Что-то подсказывает ему, что это приведёт его к гибели. Он никогда не называет меня дочерью, потому что верит, что я его дочь, а не жена. Он ни за какие дары не разлучится со мной. Меня можно только украсть. Или же его придётся убить…

Лесное Лекарство прижалась к Молчуну, тесно обхватив руками его талию, и мужчина почувствовал, как по нему стал разливаться огонь. Стоявший вокруг трескучий мороз отступил, будто рассеявшись от пылающих языков костра. Сам воздух, казалось, стал заметно светлее.

Девушка выскользнула из рук Молчуна, опустилась на колени и подняла шуршащий кожаный подол платья. Напряжённые мышцы ног рельефно прорисовались в мутном свете, лоснившаяся бронзовая кожа словно резанула по глазам, ослепительно выступив из глубины пространства. Та влекущая неведомая сила, скрывавшаяся внутри Лесного Лекарства всего несколько минут назад, теперь вырвалась из её существа и ударила в Молчуна, поразив по всему телу бесконечным множеством острых лезвий. Он упал на лисий мех и притянул сильными руками обнажённые ляжки индеанки. Она послушно открылась ему, и женское естество приняло могучую мужскую плоть. Молчун погрузился в неё, силясь целиком перелиться в неё и раствориться в ней, чтобы перестать чувствовать себя и остаться в ней навсегда.

И вдруг Молчун увидел, что он один. Он словно очнулся после забытья, обнаружив себя в утрамбованной снежной яме. Рядом никого не было. Он поспешно поднялся, чувствуя заметную дрожь в теле, и побрёл к жилью Сидящего Волка.

Перед входом в палатку он оторопело остановился: под ногами он различил собственные следы, оставленные, когда он выходил, отпечатков же ног Лесного Лекарства на снегу не было.

* * *

Молчун познакомился с Вороньим Племенем десять лет назад, когда весной 1822 года с тремя вольными трапперами и пятью навьюченными лошадьми пробирался вверх по левому берегу Жирной Травы. У подножия горной гряды под названием Большие Рога они обнаружили признаки индейской деревни. Вскоре к ним навстречу выехало пять удивительно ярких мужчин на чёрных лоснящихся лошадках. Они были облачены в мягкие рубахи из выделанной добела кожи. Их тщательно расчёсанные и смазанные жиром волосы тяжёлыми смолянистыми струями спускались по спине и плечам до самых колен. Сжимая в руках копья и боевые дубинки, всадники окружили белых людей, глядя на них с высокомерием и вместе с тем с любопытством. Через несколько минут Вороны сопроводили пришельцев в большой лагерь на пологом берегу живописного ручейка. Все обитатели стойбища немедленно собрались вокруг трапперов, снуя шумными стайками, не останавливаясь ни на мгновение, размахивая руками. Едва белые люди спешились, к ним подошли вплотную, с нескрываемым интересом разглядывая их наряды и амуницию. То и дело кто-нибудь из дикарей начинал бесцеремонно теребить коричневой рукой какую-нибудь деталь туалета пришельцев. Особенно притягивали индейцев пистолеты и ружья незваных гостей.