Piccola Сицилия - Даниэль Шпек

* * *

И только когда папа́ спросил про Виктора, его самообладание дало трещину.

– Виктор должен записаться. Скажите ему!

– Уже говорили.

– Вы его покрываете. Но это неправильно. Он должен быть со всеми!

Альберту было стыдно. Для друзей его сын был дезертиром. Все принесли жертву, и только Виктор продолжал петь для немцев. Это было предательство.

– Мы с ним поговорим, папа́. Не беспокойся.

– В один прекрасный день война закончится. Дела у нас не очень хороши, но надо стиснуть зубы и ждать. Когда этот ужас останется позади, мы все посмотрим друг другу в глаза и спросим, кто сделал свой взнос, а кто нет.

Он не думал ни о том, что нацисты могут выиграть войну, ни о том, что сам он может умереть – и его семья, и вся община. Не потому что не хотел себе этого представить, а потому что не мог. Папа́ был слишком хорош для этого мира. Выпавший из времени человек. Про него говорили, что он из прошлого. Но Ясмина считала, что он явился из будущего, из лучшего мира, просто заблудился в нашем веке.

– Тихо! Освободить помещение! Finito!

Охранник, не старше Виктора, принялся прогонять протестующих посетительниц раньше положенного. Они даже не успели обняться.

* * *

За ужином они рассказали Виктору о папа́, он подавленно молчал. Стыд, который испытывал за него отец, лег на Виктора тяжким грузом. От еды он отказался, так ничего и не сказав. И только на следующий день, когда они шли через Медину к отелю, прошептал Ясмине:

– Я сделаю кое-что.

– Что?

– Увидишь. Перед этими свиньями я не встану на колени.

– Мы можем рассказать папа́, что ты записался. Ему станет легче. Он приободрится.

– Нет, папа́ и его друзья преподнесли им на блюдечке наших лучших мужчин, они коллаборационисты. Мы не можем сотрудничать с врагом, мы можем только сопротивляться.

– Но что ты можешь? У нас кухонные ножи, а у них танки и самолеты.

– Я могу подложить бомбу. В «Мажестик».

– Ты с ума сошел?

– Почему? Все командование вермахта будет уничтожено разом!

– И мы тоже! Виктор, ты должен…

– Хватит говорить мне, что я должен!

Его ярость была обращена, конечно, не к ней, а к папа́. Ясмина это понимала.

– Виктор, ты не солдат. Ты артист.

Она думала, что говорит ему комплимент, но он счел ее слова оскорблением.

* * *

Немецкие охранники у входа в отель приветствовали их уже почти дружески.

– Доброе утро, Карузо!

С итальянцами немцы говорили снисходительно, но с симпатией. Веселый итальянский певец. Хорошенькая горничная. Вот кого они в них видели. Итальянцы, конечно, союзники, но не ровня. Их не презирали, как французов, но и не уважали, как британцев. Немцы симпатизировали итальянцам, но не ценили их. Итальянцы же, напротив, ценили немцев, но не симпатизировали им.

Виктор подыграл, радостно ответив:

– Buongiorno, Хайнц! Как дела?

После чего прошел в бар, сел за рояль и улыбался офицерам все то время, пока Ясмина перестилала постели в их комнатах. Немцы же угощали его шампанским и учили своим песням.

– Сыграй что-нибудь немецкое, Карузо! Canzone Tedesco![30] Цару Леандер знаешь? Нет? Лиззи Вальдмюллер? Вилли Форста? Пусти-ка меня за клавиши. Вот так. До мажор. Смотри как следует, разучи что-то новенькое. Раз, два, три, четыре… Везет же тебе с женщинами, милый друг! Уж как тебе везет-то с ними, милый друг…

– Когда Ясмина встретила твоего отца впервые?

Жоэль улыбается:

– Я тебе уже рассказывала про бомбы?

– Нет.

– Рассказать тебе про бомбы?

– Расскажи мне про бомбы.

Странная она. Будто речь идет про интересный фильм.

– Сегодня мы можем увидеть мир с точки зрения бомбы. Точнее, с точки зрения стрелка. Помнишь, в последнюю войну в секторе Газа такое постоянно показывали по телевизору?

Не дожидаясь ответа, она продолжает:

– Ты видишь просто крестик на цели, компьютерная картинка – как в игре. Внизу цель – дом, автомобиль, люди. И почти мгновенно – взрыв, дым, воронка. Но ничего не слышно. Ни самого взрыва, ни криков. Все чистенько и эффективно. Сегодня они могут навести снаряд на бродячую кошку. А в ту войну эти штуки просто сбрасывали с самолета, с большой высоты из-за немецких зениток. Целью были порт, аэродром, немцы, а бомбы сыпались на город, на мусульман, христиан и евреев. Войска коалиции точно знали, где комендатура. Но за всю войну ни одна бомба не попала в «Мажестик», представь себе! Целься они точнее, я бы никогда не родилась.

Она усмехается. Дочь выжившей. Перехитрившей смерть.

– Сирены начинали выть – а выли они каждую ночь, – когда бомбардировщики появлялись над бухтой, по большой дуге приближаясь к городу, словно стальные хищные птицы, когда их гул звучал совсем близко, люди выскакивали из домов. Но никаких бункеров и бомбоубежищ ведь не было, и люди прятались под сводами караван-сараев и торговых складов, среди ковров, конского навоза и крыс. Некоторые бежали в синагоги, мечети или мавзолеи святых – Сиди Мехреза, Саида Мануба, где, прильнув к стенам, уповали на милость Божью. Если уж смерть их настигнет, так хотя бы с молитвой на устах. Пожарные не могли протиснуться в узкие переулки, так что в Медине убитых было больше, чем в центральных кварталах города. Тунисцы гибли, не имея никакого отношения к войне европейцев. В их смерти не было ни почета, ни даже смысла – они умирали не во имя родины. В центральных кварталах немцы закрыли окна кафе конфискованными коврами, чтобы не вылетали стекла. В «Мажестике» все покидали отель через черный ход, постояльцы и персонал, и перебегали через дорогу к кладбищу. Еврейское кладбище находилось на другой стороне улицы. Теперь там парк, никто больше не вспоминает там мертвых. Между могильных камней еврейских мужчин заставили вырыть траншеи. В них обитатели отеля и прыгали. Живые прятались среди мертвых. Вот там они и встретились впервые.

– Твои родители?

– Да. Очень романтично, правда?

Ее смех заразителен и немного безумен.

– Ясмина сидела на корточках в грязной жиже на дне траншеи и держала над головой кастрюлю. Солдаты ведь были в касках, а персонал мог прикрыться разве что кастрюлями с кухни. Только что стемнело, взошла луна, полнолуние – лучшее время для бомбардировок. Виктора там не было. Она искала его, когда вместе с другими девушками бежала по коридору, по лестнице, через дорогу. Звала. Наверное, уже покинул отель, думала она. Но кладбище было большое, и когда она добралась до траншеи, уже рвались первые бомбы. И намного ближе, чем обычно. Стало вдруг светло как днем. И тут в траншею рядом с ней спрыгнул он.