Ленинград. Дневники военных лет. Книга 1 - Всеволод Витальевич Вишневский

Н. Михайловский — «Правда».

Вс. Азаров — поэма — «Известия».

А. Крон — пьеса — «Комсомольская правда».

И. Амурский — на кораблях — «Красный флот».

А. Зонин — соединения катеров, подводных лодок — «Красный флот».

A. Тарасенков — соединение катеров — «Правда», ТАСС.

Г. Мирошниченко — ВВС КБФ — «Известия».

B. Рудный (пока в Москве) — «Вечерняя Москва».

9 февраля 1942 года.

(233-й день войны.)

Сводка сообщает о продолжении нашего наступления. Людей остро интересует: что же происходит? Все засекречено. Борьба достигает высшего напряжения… Февраль — месяц решающих событий.

Днем узнал о сильном ударе армии генерала Мерецкова. У немцев осталась лишь коммуникация через Псков. Начали удар армия генерала Федюнинского (к ней пришли пополнения — сибиряки, кавказцы и пр.) и Н-ская армия. В Пубалте положение считают вполне благоприятным, пишут тексты приветствий генералам Мерецкову и Федюнинскому по поводу прорыва блокады. Слушаю об этом с внутренним волнением.

Сегодня днем, в 4 часа, бил линкор «Октябрьская революция», как говорят, по району Тосно.

…Хочется верить, что февральский удар увенчается успехом. Мы, со своей стороны, работаем напряженно.

В городе упорная борьба за порядок, восстановлен водопровод (моряками и рабочими)… Часть сил дана на хлебозаводы.

У одного умершего нашли на груди четыре с половиной тысячи рублей… Одинокий… К чему он берег деньги?..

В армейском госпитале зарегистрированы случаи спекуляции хлебом. Некоторые дистрофики продают сто граммов хлеба за сто двадцать рублей. Один такой спекулянт доторговался до смерти…

10 февраля 1942 года.

(234-й день войны.)

10 часов утра. Провел деловой сбор группы. Объявил новую дислокацию; план на февраль — март — апрель (сделать до двадцати брошюр помимо намеченных книг).

Наступление продолжается. Для завершения операции под Ленинградом нужно, как говорят, десять дней (?). Я твердо верю, что к 24-й годовщине Красной Армии будут по фронтам итоговые успешные сводки. Этого ждут все.

В 2 часа дня иду в город. Есть признаки некоторого оздоровления… Весенние голубые просветы в небе, солнечные лучи… Люди идут, упорные, что-то несут, везут, тянут… Молчаливые… Сегодня теплее. Январские стужи и оцепенение города — в инее, тишине, в белом ледяном параличе — уже позади…

Местами дали воду. Есть решение горкома открыть двадцать пять бань. Хлеб дают без перебоев, и завтра новая прибавка. В горячих цехах — 600 граммов, рабочим — 500 граммов, служащим — 400, иждивенцам — 300. «Жить можно…»

В ноябре — декабре давали 150 граммов черной массы с дурандой, целлюлозой и пр. Ни единого протеста… Поговорят женщины, посудачат, поохают — и все.

Шел через весь город… Читал новые объявления на углах: «Меняю на хлеб и продукты кабинет, гостиную красного дерева и два одеяла» и т. п. Эвакуируемые меняют обстановку, личные вещи и книги на продукты…

Ледовая дорога стала работать лучше: ежедневно выполняется 120–137 процентов плана. Водителям дают премии — водку и хлеб. Нужно до весны скопить резервы продовольствия и боезапаса. (Если блокада продлится, будет трудный период оттепелей, порчи ладожского льда и т. п.).

…Вечером были у Кетлинской: Крон, Зонин, С. К., Азаров и я. Ужин (на низком столике, у дивана, при свете керосиновой лампы): студень из столярного клея — гадость, полутерпимая, если есть с уксусом и горчицей; флотская каша; неопределенный бурый кисель из столовой Ленинградского союза советских писателей; спирт из лака — пол-литра, и бутылка шампанского! (Из «подвалов» Ленинградского союза советских писателей — по рецепту врача!) Суррогатный кофе с черными гренками (квадратный дюйм на человека) и по квадратному сантиметру сыра… Совсем роскошно! Болтали, несколько оживились, атмосфера — «в гостях». Вспоминали писательские дела.

Жизнь идет поверх сложившихся форм, крушит их, создает нечто новое, в чем мы еще не можем разобраться… Идут глубочайшие изменения психики, духа; люди приходят сквозь страдания к чему-то новому; откристаллизуется нечто высшее — наше русское и международное…

В городе двести — двести двадцать писателей, литераторов. Может быть, даже их совместных усилий не хватит описать оборону Ленинграда, а может быть, один, неведомый, опишет… Война даст толчок искусству и литературе; повернет нашу так называемую литературную критику, этих схоластов… Жизнь всеобъемлюща и необозрима. Она шагает мимо, поверх их «норм», «иллюзий», «прогнозов», сочетая и разъединяя разные стили, образуя сложные взаимодействия, отталкивания…

После всемирной войны люди не смогут читать отцеженные, «благополучные» книги… Да, ведь все мы тосковали о книгах правдивых, бесстрашных, глубоких… Лучшее, что мы, писатели, сказали, — это о Гражданской войне…

11 февраля 1942 года.

Я и С. К. остались ночевать у Кетлинской… Утром выпили кофе, съели черные лепешки из кофейной гущи. Маленький сын Кетлинской, белобрысенький полуторагодовалый карапузик — «участник обороны»; при воздушной тревоге показывал ручкой на небо и говорил: «У-у…»

Деревянный забор на Канале Грибоедова сломан на дрова. У подъезда, на сером матрасике, лежит труп, завернутый в светло-зеленое одеяло…

Сломано на дрова дерево на аллее у Марсова поля… Осмотрел район Моховой улицы — сильные разрушения… Один дом выпотрошен весь, а фасад цел. Старик и старуха с трудом тянут саночки с покойником. Сын или дочь?..

Зашел доктор из госпиталя, где я лежал.

Его рассказ:

«Две молодые неопытные сиделки ночью, при свечах, переливали из бочки бензин. Вспышка — взрыв… Огненный факел… Раненых и больных перевели на соседнюю