Холодная песня прилива - Элизабет Хейнс

И снова эти руки на моей коже. Неуклюжие, неприятные прикосновения.

«Зачем я это делаю? — подумала я. — На хрена? Этот малый мне противен, а я разрешила ему впихнуть в меня свои пальцы, другой рукой он теребит расстегнутую ширинку, и я притворяюсь, будто мне это нравится? Неужто это стоит тысячи фунтов?»

Песня закончилась, как все в жизни кончается, и дурное и хорошее. Дилан выступил вперед с большим мягким полотенцем, накинул его на меня, словно я только что переплыла через Ла-Манш.

— Доброй ночи, — попрощалась я с Кенни. — Большое спасибо, мне было очень весело.

Он дал мне еще двести сверх тысячи и снова попросил телефончик. Я с улыбкой пригласила его на следующие выходные в клуб. Чем не компромисс, и для меня вполне выгодный, хотя, если б я никогда больше не увидела Кенни, тоже невелика беда. Я поцеловала его в щеку, а он попытался ухватить меня за грудь. Я сняла его руку и поцеловала его. Интересно, как он зарабатывает деньги?

Дилан подождал, пока я переодевалась, и в молчании повез меня домой. Мне показалось, он сердится. Ехал и не сводил глаз с дороги.

— Ты, наверное, устал, — заговорила я наконец, устав любоваться предрассветной хмарью за окном.

— Не очень, — ответил он.

— Далеко тебе добираться?

Он только плечами пожал.

— Я тебя чем-то обидела?

Но и тут он не пожелал встретиться со мной взглядами в зеркале заднего вида. Человек из камня.

— Нет.

— Спасибо за полотенце. Ты очень добр.

До моего дома мы добрались в молчании. Я думала, он выйдет и откроет мне дверцу, но он так и остался сидеть, не выключая двигателя и глядя прямо перед собой.

— Спасибо, — сказала я.

Он дал мне время дойти до двери, а затем «X-5» рванул навстречу рассвету.

Я чуть не забыла обещание Карлинга позвонить и вздрогнула от звонка телефона, который так и остался на столе в каюте. Я-то снова пыталась дозвониться Дилану, однако его телефон был абсолютно недоступен, даже голосовая почта не включалась. Так недолго и спятить: начнешь звонить каждые пять минут в надежде, что вот сейчас-то он как раз и включил телефон.

Мой телефон зазвонил сразу после девяти. Я драила раковину на камбузе и прикидывала, можно ли уже отправляться в постель и сумею ли я так рано заснуть.

— Алло.

— Дженевьева, это Джим Карлинг.

Надо бы внести его в список контактов, чтобы не пугаться при виде незнакомого номера.

— Привет, Джим, — ответила я и почувствовала, что краснею, хотя рядом никого нет.

Прошлой ночью он целовал меня и прижимался всем телом к моему телу. Он лежал рядом со мной на кровати и держал меня за руку, пока я не уснула, и все же с утра я снова думала только о Дилане.

— Прости, что так поздно, — сказал он. — Хотел позвонить раньше, но был занят. Только сейчас урвал минутку.

— Ничего-ничего, — ответила я. — Еще раз спасибо за то, что вчера откликнулся. — Как будто он заехал починить протекающий кран и картину повесить. — Ты был очень добр.

— Как там Джози и Малькольм? — спросил он.

— Они очень расстроены, — сказала я. — Малькольм похоронил кота.

— Ты им объяснила, как это произошло?

— С Джози я почти не говорила, она была не в себе. Но Малькольм очень неглуп.

— Верно, — сказал он. — Мне так и показалось, когда я беседовал с ним.

Небольшая пауза.

— Ты все еще на работе? — спросила я.

— Да. Сегодня допоздна.

— Бедняжка, ты небось очень устал!

— Да уж, — рассмеялся он, — есть немного. Ну что ж, я просто хотел проверить, как ты. Помни: если понадоблюсь, я всегда рядом. Договорились? Или звони прямо на пульт. Сразу кого-нибудь вышлют.

— Спасибо, — сказала я. И на этом все?

— Скоро увидимся, — сказал он. — Доброй ночи.

Я положила телефон на стол. Мне было плохо и грустно. Хоть бы предложил заехать после работы, глянуть, как я. Кастрюли я отмыла и готовилась укладываться, чистила зубы в ванной. Я зажгла все лампы в каюте и не выключала радио — пусть заглушает тишину. Тишина — хуже всего, решила я, когда марина засыпает, тьма опускается на Медуэй и слышны только завывания ветра да плеск воды о корпус «Мести прилива», поднимающейся вместе с прибывающей водой со своего илистого ложа. Лишь бы не послышался вновь тот мягкий стук. Если каждую ночь включать радио, кое-как продержусь.

Я выключила повсюду свет и забралась в постель. Радио поставила на таймер, отрубится само в час ночи. К тому времени я наверняка усну. Уплыву на мирных мелодиях «Классик-ФМ», а проснусь уже при свете дня. И никаких чаек, царапающих когтями крышу над моей головой. Никаких шагов на понтоне. Ничто не будет плавать за бортом и биться о корпус.

Я спала и, кажется, видела во сне Дилана. Он перенесся на мою баржу, где никогда не бывал наяву, и сказал мне: «Ты неплохо распорядилась своими деньгами, Дженевьева». Я еще подумала, что, может быть, Фиц платит ему не так много, как мне. Отвозя меня домой с вечеринки, вдруг пришло мне в голову: он злился из-за того, что я загребла кучу денег неизвестно за что. А он-то сколько трудился, присматривал за мной, возил туда-сюда, следил, чтобы я не шлялась, где не надо, и не совала нос в делишки, творившиеся на той же вечеринке, однако заработал вдесятеро меньше, чем я.

Теперь-то я понимаю, что это были грязные деньги. Но тогда я видела в них просто фунты стерлингов, которые собиралась вложить в свое судно. И насчет Дилана я конечно же заблуждалась. В ту пору я заблуждалась почти во всем.

В воскресенье после вечеринки у Фица я спала допоздна. Проснулась от стука в дверь и полусонная поплелась открывать: курьер, еле видный за огромным, тщательно составленным букетом роз и лилий.

Кое-как я втащила букет в квартиру, на кухню, и там прочла карточку. Всего-то: «Спасибо! Ты замечательная».

Я улыбалась, распределяя цветы по вазам. Мне понравилось все, не только заработок. Даже последний танец для Кенни. В конце концов нагота — это всего лишь состояние ума. А потные пальцы, загребущие руки — славный горячий душ смывает все. Не так уж Кенни и противен, — по правде говоря, не будь он настолько пьян, я бы сочла его вполне привлекательным.

Нравлюсь ли я Фицу, гадала я? Не потому ли он пригласил на вечеринку именно меня? Нет же, разумеется, — он хотел угодить гостям, а я его лучшая танцовщица, о чем он уже не раз мне говорил, да и Дилан вчера сказал что-то в этом роде.

Ясно было одно: кому-кому, а Дилану я не нравлюсь. Он даже не смотрел на меня, когда вез поутру домой. Мне припомнилось, как были напряжены его плечи, как он неотрывно смотрел перед собой, словно меня тут и не было. Стало грустно. Мне хотелось, чтобы он смотрел на меня. Хотелось, чтобы он улыбался, глядя, как я танцую. Не знаю, зачем это мне понадобилось. Совсем не мой тип. Молчаливый — если и выскажется иногда, то односложно. Угрюмый малый, одним словом.