Тайные культы древних. Религии мистерий - С. Энгус

g ) Созерцательное поклонение или медитация представляет более частные и личные аспекты общности с божеством в мистериях, и практиковалось оно как средство ἔνωσις, или идентификации. В культе египетских божеств молитва без слов и созерцание играли важную роль как до инициации, так и после нее. Такое поведение было настолько характерным для египетского культа, что римский автор говорит о египтянах как о «людях, которые всегда сидят в своих храмах» [574] , а Порфирий [575] утверждает, что египетские жрецы всю свою жизнь посвящали «созерцанию и поклонению божеству». В литературе есть много упоминаний о сиденьях, которые обнаруживают в египетских храмах в римском мире. В Исеуме в Помпеях, построенном около 150 года до н. э., была открыта скамья, предназначенная (как очевидно по ее положению) для таких молитв [576] . Серапеумы, возможно, стояли открытыми между «утреней» и «вечерней», как католические церкви в наши дни, чтобы принять тех, кто желал облегчить совесть или обеспечить спокойствие сердца, которое приходит ко многим в святых местах. Апулей описывает свою безмерную радость (gra tissimum mihi) и «неизреченное удовольствие» (inexplicabili voluptate) во время такого продолжительного созерцания перед статуей божества в качестве акта благочестия и стадии приготовления к инициации [577] . Некоторые верующие снимали комнатку внутри храма, чтобы без помех предаться благочестию в течение дня и, посредством инкубации, получить видение или зримое откровение от божества в темноте. Так случилось и с Апулеем, который свидетельствует: «Не было ни ночи, ни сна без посещения видения или указания богини; но посредством своих неоднократных священных повелений она приказала, чтобы я наконец был посвящен в святые обряды, для которых я уже давно был избран». Через жрецов особы обоих полов могли устроить для себя продолжительную медитацию или инкубацию. Ювенал говорит о жене, преданной восточным обрядам, cum qua di nocte loquantur [578] , а Иосиф записал замечательный случай с Паулиной. Цинтия у Проперция проводит десять дней священного времени года в бдении перед алтарем Исиды [579] , в то время как Коринна, видимо, также часто проводит там свои дневные часы [580] . Другие – несомненно, большинство – занимались такой практикой созерцательного благочестия в большей степени от случая к случаю.

Как мы узнаем из Овидия [581] , таким молчаливым размышлениям приписывали некую особую искупительную силу в стирании пятен прошлого. Такое безмолвное богопочитание, как кажется, в основном привлекало женщин, которые в большей степени одарены эстетической чувствительностью, как в наши дни это происходит с католицизмом и в некоторых неримских церквах. Какие же разные глаза смотрели на египетскую Мадонну! В этом молчаливом благочестии не слишком высоконравственные amatae римских поэтов встречались со своими более высокими по рангу и более высоконравственными сестрами.

Уже упоминались два вызывавших чувство почтительного благочестия предмета созерцания в часовнях Митры – тавроктония и agape примирения. Существовали также символические предметы, изображавшие стихийные силы природы, которые воздействуют на жизнь человека, смену света и тьмы, уход зимы и возрождение весны и прочие подобные вещи, которые делали тайну вселенной менее загадочной для римского легионера и раба-изгнанника [582] .

Непосредственным результатом инициации должно было стать наблюдение явления божества . Было актом веры то, что божество присутствовало, чтобы даровать богоявление [583] ; этому видению придавалось большое значение. Умы древних, как язычников, так и христиан, были предрасположены к таким видениям, будь они даны в снах, в состоянии транса, экстаза или в условиях гипноза. В качестве примеров можно привести явление Христа Павлу на дороге в Дамаск, Апокалипсис, «Апокалипсис Петра» или сон памфилийца Эра [584] , которому в экстазе открылась судьба порочных людей и судьба душ, или видение Феспесия [585] . Аристид рассказывает об опыте, в котором «от Исиды пришел Свет и другие непроизносимые вещи, которые ведут к спасению. В ту же ночь явились Серапис и сам Эскулап: оба были чудесной красоты и роста и в остальных отношениях напоминали друг друга» [586] . Все древние эпифании имели характер ослепляющего света. Порфирий знает, что «телесный глаз не может вынести» яркость божественных явлений [587] .

Опыт Апулея: «Я увидел солнце, сияющее в полночь» и «поклонялся вблизи» (adoravi de proxumo) – говорит именно о таком богоявлении. В культе Аттиса «Здравствуй, Жених, Здравствуй, Новый Свет» объявлялось о богоявлении. В «Литургии Митры» [588] мы читаем: «Ты увидишь юного бога, миловидного, с рыжими локонами, одетого в белую тунику и пурпурный плащ и держащего яркий венец». Во фрагменте Фемистия душа в момент смерти «как на великих мистериях» после страха и трепета «встречается с поистине чудесным светом». Самое откровенное свидетельство такого рода дает Прокл [589] : «Во всех них [инициациях и мистериях] боги открывают множество своих форм и показываются, изменяя образы своего явления. Из них истекает свет, иногда бесформенный, иногда – в образе человека и снова преображается в другие образы».

Древние полагали, что в напряженной эмоциональной экзальтации инициации возможно увидеть Бога. Это считалось не схождением божества на землю, но восхождением человека через смерть и стихии на небо, ибо «никто из небесных богов не оставит уз неба и не спустится на землю, но человек восходит на небеса» [590] . По поводу природы этих видений существует такая же неопределенность, как и относительно всех религиозных видений. Однако собирание и отсеивание [591] религиозных явлений уменьшает расстояние между Проклом и нами, так что опыт мистерий уже больше не кажется невероятным. Инициируемые в результате поста, внушений и намеков жреца, почтительного ужаса, вызванного священной драмой, «заразности» коллективных эмоций, магического эффекта, который в древности приписывали повторению культовых формул, были предрасположены к галлюцинаторному созерцанию sacra или посредством enkoimesis увидеть то, что они ожидали. Как может воздействовать внушение, очевидно по росписи из виллы Мистерий. Утверждать, что явления в каждом случае были подлинными, вызванными природными психопатическими предпосылками, – значит требовать от жречества слишком многого. Вполне возможно, что у иерофантов были способы помочь воображению не слишком одаренных кандидатов или надавить на него, так что одетые в соответствующие платья помощники жрецов или статуи иногда могли сойти за богов. То, что инициируемые не равным образом были подвержены видениям, как кажется, предполагает различие, которое делает Пселл [592] между autopsia, посредством которой посвящаемый сам видит божественный свет, и epopteia, где он видит его глазами иерофанта. Однако свидетельство посвященных, подтверждение такого опыта из других религий и спасительный эффект, который приписывали видениям, доказывает, что в основном они были реальны.

Ответ на вопрос, почему такое множество людей, особенно в первые века христианства, с таким восторгом вступали в общины религий мистерий, которые сначала были презренными «раскольниками», иногда ожесточенно преследуемыми, живущими за счет приношений верующих, в то время, когда государственная церковь со всем стоящим за ней престижем «истеблишмента» предлагала народу недорогую религию, можно найти в основном в том, что именно обещали мистерии. Все боги мистерий были в первую очередь богамиспасителями. Посвящению приписывалось сакраментальное значение: они искупали прошлое человека, давали ему утешение в настоящем, участие в жизни божественной и утешали верой в будущую жизнь, настолько ослепительно блестящую, что все испытания и конфликты в земном существовании казались на этом фоне ничтожными. Мистерии предлагали людям спасение, которого так усердно и страстно искали [593] в эти века обостренной религиозности – спасение тогда понималось в различных аспектах, скорее религиозных, чем этических, физических и духовных. «Божеством общества был θεὸς σωτήρ, и общество путем общения с ним старалось достичь состояния σωτηρία – безопасности или спасения, спасения, которое относилось как к настоящей жизни, так и к жизни загробной… Именно божества мистерий прежде всего были спасителями тех, кто в них верил, и они спасали, позволяя своим приверженцам принять участие в их, богов, жизни» [594] . Другие, традиционные или все еще сохранявшиеся божества могли предлагать особое или частичное спасение, как, например, «величайший друг людей», Эскулап, или «явленные боги» культа императоров, однако боги мистерий предлагали именно то, по чему томились сердца древних верующих. Другое дело, что обещали они больше, чем могли выполнить; но обещали они щедро, и многие верующие их приверженцы были убеждены, что обещания богов мистерий не были похожи на обещания Мефистофеля Фаусту. «Возрожденные» посвященные считали, что Господь вложил им в уста новую песнь и что они могут продолжать дальше идти по жизни ликуя. Так, по крайней мере, говорят их сохранившиеся свидетельства. Спасение, которое предлагалось в мистериях, включало в себя освобождение от физических скорбей жизни, от телесных болезней, от чувства отчуждения, от унизительной власти Судьбы и безрассудных капризов Фортуны, от повсеместного ужаса демонов, от суеверных страхов и, наконец, от мрака смерти. Никакая другая форма языческой религии не могла успешно конкурировать с мистериями такой всеобъемлющей доктриной.