Охотник. Здесь слезам не верят - Евгений Щепетнов

Водитель сплюнул и вдруг решил – надо валить! Из ментовки, насовсем! До пенсии еще лет семь, зарплата не восторг, так какого черта он тут делает? Валюшка, племяшка, удачно замуж вышла – за мажорчика, сына банкира. Место хорошее предложила – возить этого самого банкира, зарплата – в три раза! Так чего он тут прозябает с этим тупым придурком, слушая его тупые разговоры?! Нет, решено – рапорт на увольнение, и катись эта работа куда подальше – в задницу тупому Лагину, например! Пусть Васек бомжей с улиц собирает, а с него хватит!

Занятый своими мыслями водитель пропустил тот момент, когда все началось.

Когда повернул голову, тупоголовый Васек уже замахнулся на бомжа «демократизатором» и собирался ударить – как обычно, с оттягом, так, чтобы у человека в максимуме сломалась кость ключицы или руки, а в минимуме – остался здоровенный черный кровоподтек.

Зависит от того – куда ударить. Любил Васек поглумиться над беззащитными – просто так пнуть алкаша, бомжа, который не может ответить, вызвать на агрессию дебошира, чтобы в очередной раз доказать свою силу. А и вправду был силен, «краповый берет» он там или нет. В его ручище резиновая дубинка казалась просто игрушечной, и не дай бог попасться под удар этой игрушки! Зашибет до смерти!

Будь воля Семеныча, он бы на пушечный выстрел не подпускал таких типов к ментуре. Человек, получающий удовольствие от глумления над другим человеком, не должен служить в полиции, а также занимать государственный пост – в этом старшина Головлев был уверен на сто, нет – на сто десять процентов!

А бомж и правда был странным. Лицо изуродовано, да, отпугивает своей кривой гримасой, но не в этом дело. Человек не был похож на обычного человека, и опять же дело не в показаниях потерпевших, назвавших незнакомца невероятно быстрым и ловким бойцом. Нет, дело не в том. Взгляд, вот что было странно – синие глаза смотрели вперед, в точку, находящуюся над головой сержанта, человек явно был не в себе, будто находился под действием сильного наркотика. Все то время, что задержанный стоял перед патрульной машиной УВД, он был неподвижен, как столб, не пытался бежать, спрятаться – просто смотрел туда, где начинала краснеть звездочка, известная под названием «планета Марс», будто просил помощи у бога войны.

В руках у человека находились неопровержимые улики – контейнеры с едой, отобранные у молодых отморозков.

Честно сказать, Семеныч сам хорошенько отходил бы эти козлов – от них одни проблемы! Приедут из своих говногородишек – покатаются, намусорят, устроят дебош – и сваливают к себе в Задрищенск! Вот на таких и надо бы напускать сержанта Лагина, чтобы научил придурков, как надо жить и чем интересоваться – чем-то еще, кроме пива, «Ягуара» и фастфуда! И автохлама, само собой.

И вообще, прослужив долгие годы, зная жизнь, Семеныч был уверен, что не все в порядке в деле с этими отморозками, «обиженными» худым, изможденным инвалидом-бомжом – глаза у парней и девок бегали, когда рассказывали о необоснованном, вероломном нападении «неизвестного им гражданина». Вот так вот – шел бомж, увидел компанию из пятерых парней, двое из которых ранее судимы, а третий под следствием, и решил дать им пилюлей! Ну вот не понравились ему одухотворенные лица «правильных пацанов»! И начал он их метелить.

Насчет того, что рожи этих типов могли кому-то не понравиться – чистая правда, Семеныч и сам с большим удовольствием заехал бы кулаком в одну из молодых наглых рож. А может, и во все рожи. Но поверить, чтобы какой-то там бомжара напал на компанию из десяти человек? Бомжи – они вообще-то, в основной своей массе – тихие, ползают себе по помойкам, добывают пропитание, в драках если и участвуют, то только в роли жертвы – что может противопоставить какому-нибудь сытому мажору человек, едва таскающий по миру свою худую, давно не мытую задницу?! Да любой из этих парней легко свалил бы с ног этого унылого бомжа, врезав ему в челюсть даже вполсилы! Если, конечно, бомжик на самом деле не воспитанник Шаолиня или не мастер других, не менее эффективных единоборств.

Дубинка начала свое стремительное движение, могучие мышцы под форменным сукном напряглись, посылая оружие разрывать пространство и плоть, но… ничего не получилось. Резиновая палка, умелый удар которой может лишить сознания практически любого человека, проскочила мимо плеча бомжа, в этот самый момент решившего качнуться с ноги на ногу. Случайность, конечно! Неужели он успел увидеть несущуюся в темноте дубинку и среагировать быстрее, чем муха, слетающая с варенья!

Сержант, не ожидавший такого результата, потерял равновесие, по инерции последовал за дубинкой, непостижимым образом оказавшейся в руках бомжа – тот успел поймать ее за самый конец, а потом стодвадцатикилограммовая туша Васька поднялась в воздух, крутнулась, будто кто-то огромный играл ею, как тряпичной куклой, и со всего размаху врезалась в столб с дорожным знаком «Остановка запрещена».

Удар был такой силы, что столбик-труба согнулся под углом сорок пять градусов. Семеныч готов был поклясться, что слышал, как раздался хруст, будто рядом топтали ногами вязанку хвороста.

В голове тут же мелькнуло: «Писец Ваську! Ребра. Теперь на больничный пойдет или на инвалидность!»

Бомж бросил дубинку, которую держал правой рукой, и Семеныч только теперь заметил, что парень так и не выпустил из рук стопку контейнеров с отнятой у отморозков картошкой. Это почему-то показалось таким смешным, что он нервно хихикнул и, недоверчиво покачав головой, хрипло каркнул:

– Писец! Ты видал? Видал? Хе-хе…

– И чо смешного? – деревянным голосом спросил напарник Васька, рядовой полицейский Петька Косов, в быту «Косой». – Этот урод Ваську угробил, а ты хихикаешь! Я хренею с тебя, Семеныч!

– Нервное, мля… – признался водитель. – Задолбала эта жизнь! Ну чо смотришь, бери его! Бомжару-то!

– А чо я? Чо я один-то?! – вдруг заартачился Петруха, так-то парень не трусливый, но после того, что увидел – ошеломленный. – С тобой пошли! Вдвоем!

– Щас прям! – вдруг рявкнул водитель, глядя в спину удалявшемуся в темноту бомжу. – Я, вообще-то, баранку кручу, вы же с Васьком Рэмбы, вы же все, млять, рассказывали, как пачками людей валили в горячих точках, вот и беги за ним, вали! А мне это на хрен не надо! Последний день работаю, греб я такую работу! Тьфу!

Петруха непонимающе глянул на Семеныча, потом его брови поднялись, и он медленно, с растяжкой, сказал:

– Валить, говоришь? А что… валить так валить! Повод есть, в натуре! Он же Васька завалил!

Петруха передернул затвор автомата, выскочил из машины, откинул металлический приклад и, как учили, опустился на одно колено, ловя в прицел спину отошедшего метров на десять человека. Выцеливать было трудно, фонари здесь почему-то не горели, видимо, в связи с ремонтом тротуара, раздолбанного умелыми руками гастарбайтеров, но машины, проносящиеся сквозь тьму, время от времени высвечивали живую мишень.

Грохот! Раз! Два!

Очередь – два патрона!

Очередь – три патрона!

– Хорош, млять, болван! – завопил Семеныч, пытаясь достучаться до мозга «потерявшего берега» мента. – Куда, на фуй, палишь, осел! Под суд ведь пойдешь! В безоружного! В спину! А если на линии выстрела кто-то есть? Если кого-то в домах зацепишь? Дебил! Да где вас, таких дебилов, набирают-то! Хрен с ним, идет, объявят в розыск, все бомжатники прошерстят – найдут! Пусть валит отсюда, а ты прекрати стрельбу, осел, и молись, чтобы ты ни в кого не попал! Нет, точно с этой работы надо уходить – с вами под суд пойдешь, с лимитой поганой! Тьфу!