Москва в судьбе Сергея Есенина. Книга 2 - Наталья Г. Леонова

Что же можно сказать, ознакомившись с его разнузданностью последнего периода и его дегенеративным концом. Лично для меня совершенно непостижимо современное раздувание интереса к личности Сергея Есенина.<…>

P.S. Постарайтесь поскорее узнать и сообщить мне мнение Союза писателей по поводу напечатания моих воспоминаний».

Стихотворения, подаренные поэтом Лиде Мацкевич:

Я положил к твоей постели

Полузавядшие цветы,

И с лепестками помертвели

Мои усталые мечты.

Я нашептал моим левкоям

Об угасающей любви,

И ты к оплаканным покоям

Меня уж больше не зови.

Мы не живем, а мы тоскуем,

Для нас мгновенье красота,

Но не зажжешь ты поцелуем

Мои холодные уста.

И пусть в мечтах я все читаю:

«Ты не любил, тебе не жаль»,

Зато я лучше понимаю

Твою любовную печаль.

1912–1913

Сонет

Я плакал на заре, когда померкли дали,

Когда стелила ночь росистую постель,

И с шепотом волны рыданья замирали,

И где-то вдалеке им вторила свирель.

Сказала мне волна: «напрасно мы тоскуем», —

И, сбросив свой покров, зарылась в берега,

А бледный серп луны холодным поцелуем

С улыбкой застудил мне слезы в жемчуга.

И я принес тебе, царевне ясноокой,

Кораллы слез моих печали одинокой

И нежную вуаль из пенности волны.

Но сердце хмельное любви моей не радо…

Отдай же мне за все, чего тебе не надо,

Отдай мне поцелуй за поцелуй луны.

1915

Чары

В цветах любви весна-царевна

По роще косы расплела,

И с хором птичьего молебна

Поют ей гимн колокола.

Пьяна под чарами веселья,

Она, как дым, скользит в лесах,

И золотое ожерелье

Блестит в косматых волосах.

А вслед ей пьяная русалка

Росою плещет на луну.

И я, как страстная фиалка,

Хочу любить, любить весну.

1915

Исповедь самоубийцы

Простись со мною, мать моя,

Я умираю, гибну я!

Больную скорбь в груди храня,

Ты не оплакивай меня.

Не мог я жить среди людей,

Холодный яд в душе моей.

И то, чем жил и что любил

Я сам бездумно отравил.

Своею гордою душой

Прошел я счастье стороной.

Я видел пролитую кровь

И проклял веру и любовь.

Я выпил кубок свой до дна,

Душа отравою полна.

И вот я гасну в тишине,

Но пред кончиной легче мне.

Я стер с чела печать земли,

Я выше трепетных в пыли.

И пусть живут рабы страстей —

Противна страсть душе моей.

Безумный мир, кошмарный сон,

А жизнь – есть песня похорон.

И вот я кончил жизнь мою,

Последний гимн себе пою.

А ты с тревогою больной

Не плачь напрасно надо мной.

1912–1915

Судя по тому, что загадочная Лидия интересуется у этого подлеца Сардановского личностью Есенина, она с поэтом не близко знакома. Смущают любовные стихотворения периода влюбленности в Анну Сардановскую. Очевидно, она Анну знала, знала всю семью Сардановских. Несмотря на убийственные характеристики, которые Николай Алексеевич дает поэту, интерес Лидии к покойному Есенину не проходит. Все-таки очень жаль, что Софья Андреевна не расспросила женщину подробнее о встречах с Есениным.

Лариса Рейснер: Снежная Королева

Романов переулок, дом 3 Петровка, дом 26

Она была на редкость хороша, кружила головы поэтам Гумилеву, Мандельштаму, Пастернаку, Есенину… Она мечтала о поэтической славе, но стихи ее были красивы и холодны. Ее творчество называли «научной поэзией»… Красота была ее главным талантом. Говорили, что красоту свою она несет, «как факел»! Она так и осталась в истории авантюристкой и красавицей.

Американский журналист Эндрю Ротштейн описал ее так: «Я совсем не был готов, входя в купе, к красоте Ларисы Рейснер, от которой дух захватывало, и еще менее был подготовлен к чарующему каскаду ее веселой речи, полету ее мысли, прозрачной прелести ее литературного языка». Она нашла себя в революции: стала женщиной-образом, женщиной-монументом, прототипом комиссара из «Оптимистической трагедии» Всеволода Вишневского.

Лариса Рейснер

В 1915–1916 годах ненадолго в Петербурге пересеклись пути Сергея Есенина и Ларисы Рейснер. Вероятно, их познакомил Сергей Городецкий. Он был хорошо знаком с красавицей. Рейснер посетила поэтический вечер объединения «Краса», и разразилась ехидным фельетоном за подписью Л. Храповицкий в журнале «Рудин»: «Вот оно «просыпается красовитое слово народное». Видно, недаром добрый молодец, млад-Есенин из Рязани потряхивал кудрями русыми, приплясывал ножками резвыми! Недаром и Ремизов, «старец-угрюмец», сорок лет на одном месте простоял, «камень не камень, твердый, как камень». А «кружевница трущобная», кроткий отрок Городецкий! Поет звонким голосом псалмы иорданские, тут вдовицу неутешную приветит, там голодного обогреет, шелудивого обласкает.

Пусть ты многое перенесла, «родина страдальная», но за такими богатырями не бывать тебе уточке без селезня». К статье была и иллюстрация, обидная карикатура, где С. Городецкий изображен попугаем, Н. Клюев – совой, А. Ремизов – снегирем, а С. Есенин – маленьким воробышком. Пимен Карпов, крестьянский поэт, в той же глумливой манере описал неудавшееся сватовство Сережи Есенина к красавице, которую он называл «ланью». Гордая красавица, якобы, ответила: «В одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань… Эх, вы, Лель!» Хотя, тот же Карпов свидетельствовал, что интерес-то был взаимный!

В 1918 году семья Ларисы Рейснер – (отец Михаил Андреевич, профессор; брат Игорь Михайлович, востоковед; сама Лариса Михайловна, к тому времени секретарь А.В. Луначарского, и мать Екатерина Александровна) – переехала в Москву.

Москве Лариса предстала в самом расцвете своей красоты. Она любила жизнь во всех ее ярких проявлениях: и в любви, и в напряженном труде, и в опасностях. Она прославилась дорогими нарядами, на заседания Совнаркома приходила, оставляя за собой шлейф дорогих духов. Некоторых в сумрачной Москве она раздражала своим праздничным видом.

Ларису можно было встретить на лыжне в Серебряном бору или в Петровско-Разумовском. Она обожала кататься на коньках, ее часто видели на катке возле Третьяковской галереи, он назывался Кокоревка. Или на Петровке, 26: там и по сей день,