Москва в судьбе Сергея Есенина. Книга 2 - Наталья Г. Леонова

об Анне? К концу 1915 года страстная любовь к А. Ф. Ш. развеялась. 4 февраля 1920 года Сардановская вышла замуж за своего коллегу – учителя из Дединова Владимира Алексеевича Олоновского. Умерла при родах в 1921, 7 апреля. Родились два мальчика. Близнецы. Один умер сразу. Второй погиб на Великой Отечественной войне.

Какая она, Анна? Любила белый цвет: белые цветы, белые одежды, белые шали… Белый – цвет снега! Эти приметы встречаем в лирике Есенина. «Девушка в белой накидке» появляется на страницах дивной поэмы «Анна Снегина», хотя прототипом помещицы Снегиной признана Лидия Кашина, которая старше поэта на девять лет. В поэме помещица – ровесница героя. Все просто: образ Анны Снегиной собирательный. Черты Анны Сардановской неотступно являются вновь и вновь:

Давненько я вас не видала,

Теперь из ребяческих лет

Я важная дама стала,

А вы – знаменитый поэт.

Или:

Луна хохотала, как клоун.

И в сердце хоть прежнего нет,

По-странному был я полон

Наплывом шестнадцати лет.

Расстались мы на рассвете

С загадкой движений и глаз…

Или:

Была в том печальная тайна,

Что страстью преступной зовут.

Конечно, до этой осени

Я знала б счастливую быль,

Потом бы меня вы бросили,

Как выпитую бутыль…

Поэтому было не надо…

Ни встреч ни вобще продолжать…

Тем более с старыми взглядами

Могла я обидеть мать.

И вот:

Смотрите… Уже светает.

Заря как пожар на снегу…

Мне что-то напоминает…

Но что? Я понять не могу…

Ах!.. Да… Это было в детстве…

Другой… не осенний рассвет…

Мы с вами сидели вместе…

Нам по шестнадцать лет…

После смерти Анны переписка ее с Есениным попала к Серафиме, виновнице того детского скандала. Старшая сестра долго хранила пачку писем, перевязанную ленточкой. Незадолго до своей смерти в 1968 году, боясь скомпрометировать Анну, сестра сложила переписку покойной в ведро, вынесла во двор и сожгла. Говорила, что не читала. Негоже, мол, читать чужие письма. Но ведь дневник «Бред сумасшедшей» не сожгла! В 1968 году можно было уже не бояться знакомства с опальным поэтом. Совершенно очевидно, что дружескую переписку никто бы сжигать не стал. Это была любовь.

Есенин посвятил Анне несколько стихотворений, дошло до нас «За горами за желтыми долами…». Стихотворение «Гаснут красные крылья заката…» 1916 года принято считать посвящением Анне Изрядновой… А если это не так? Вот строки, не вошедшие в окончательный вариант стихотворения «Возвращение на родину»:

А где же та, кого я так любил?

Я спрашиваю будто бы небрежно.

И мать мне отвечает нежно:

Она лежит среди родных могил.

У ней был муж, осталась дочь лет в 10.

С пятью слоями правки! Анна не отпускала?

Лидия Мацкевич: «И я, как страстная фиалка, хочу любить, любить весну»

Есть в галерее женских образов, причастных к судьбе Сергея Есенина, одна загадочная дама: кроме имени и фамилии по мужу, о ней практически ничего не известно. Знакомая по Константинову даже своей девичьей фамилии не сообщила: то ли хотела избежать огласки, то ли сотрудники музея не проявили профессионального интереса, что огорчительно. Тем не менее, загадочная Лидия Мацкевич передала Музею Сергея Есенина в лице Хранителя – Софьи Толстой-Есениной – несколько любопытных материалов, перечисленных в ответном благодарственном письме от 20 февраля 1929 года: «Музей Есенина настоящим удостоверяет, что им получены от Вас следующие рукописи С.А. Есенина: стихи «Я положил к твоей постели», «Сонет», «Чары» и «Исповедь самоубийцы», письмо 1916 года, адресованное на Ваше имя, и фотография 1913 года с надписью рукой С.А. Есенина.

Музей приносит Вам свою большую благодарность за чрезвычайно ценные Ваши пожертвования. Хранитель Музея»

Итак, письмо Сергея Есенина Лидии Леонидовне Мацкевич: «Лида! Давно уже было, когда мы виделись. Мне хотелось бы хоть раз еще повидаться. Если Вы хотите, пусть свидание это будет последним и первым после того. Сообщите, где можем встретиться. Я сейчас совершенно одинок, и мне хотелось бы поговорить с Вами. Так о прошлом хоть вздохнуть. Если Вам некогда, то сообщите. Я могу тогда куда-либо поехать. Одолела хандра. Вероятно, вследствие болезненности. Если не можете, то отказом не стесняйтесь. Ведь Вы от этого ничего не потеряете.

Адрес для ответа: Б. Строченовский пер., 24»

В распоряжении современного есениноведения имеются два письма Николая Сардановского (брата Серафимы и Анны, друга детства Сергея Есенина), человека, которого Есенин любил и опекал в тяжелые времена.

Н.А. Сардановский – Л.Л. Мацкевич Рязань, 1 января 1926 года. Обратите внимание на даты этих двух писем. «<…> Кстати, о подобных чудаках. Смерть Сергея произвела на меня исключительно сильное впечатление. Пожалуй, даже сильнее, чем смерть Мартина Идена по Джеку Лондону. Правда, для Сереги эта смерть была достойным и, так сказать, естественным завершением его гнусной жизни последнего периода, но к чему так паясничать? Ведь получается сплошной абсурд. Человек пьет без просыпа, публично ругает всех матерщиной, лупит отца с матерью чем ни попадя, ежемесячно меняет жен, проживает свой громаднейший заработок на пьянство и шикарнейшие костюмы, а тут напевают: «разлад города с деревней», «письмо к матери», «врос корнями в деревню», «не принял революцию» и т. д. и тому подобное<…>».

Н.А. Сардановский – Л.Л. Мацкевич от 24 февраля 1926 года: «<…> Между прочим, получить от меня воспоминания как будто желают 3 организации <…> Это обстоятельство и породило во мне намерение – сделать попытку получить оплату своего труда и труда машинистки по напечатанию. <…> Сознаю, что для многих мое нелепое намерение покажется не соответствующим величию и святости того дела, в котором я принимаю участие, но было бы большой ошибкой приписать мне одно голое стремление – получить – презренную десятку. Впрочем, довольно трудно убедить кого-либо в том, что «корыстные» мотивы чиновника могут быть иногда красивее, чем «святые» служения жрецов искусства. <…>

Константиново, вид на Оку

Для Вас лично, по Вашей просьбе, могу дополнительно сообщить свое мнение относительно так интересующей Вас личности Есенина.

Из моих воспоминаний, прочитанных свежим и непредубежденным человеком, как будто можно вынести то впечатление, что речь идет о человеке (не поэте) весьма посредственных достоинств. И это, – в лучший период его жизни!