Пленница Белого Змея - Лариса Петровичева

Либо это чужая воля хотела за нее.

Но к своему удивлению Брюн понимала, что сохраняет полную ясность рассудка и позволяет губам Альберта ласкать ее шею только потому, что сама этого хочет. Пусть это было неправильно — однако ей нравилось, и прикосновения Альберта отзывались в ее теле нарастающей волной тепла.

Вот чужие ладони сминают ее платье и тянут вверх, освобождая дрожащую Брюн от ненужных тряпок, и в комнате на мгновение становится очень холодно. Но Брюн понимает, что это только кажется. Вот летит в сторону сорочка, и горячие, чуть шершавые пальцы ложатся на ноющие соски — Брюн всем телом подается навстречу губам и рукам любовника, и откуда-то издали до нее долетает хриплый шепот:

— Птичка…

Это было наваждением и жаждой, которую могли утолить только объятия другого человека. Брюн не знала, сколько времени плавала в сладком тумане, почти теряя сознание от нарастающего удовольствия. Она опомнилась только тогда, когда ее толкнуло между ног, и Альберт успокаивающе проговорил:

— Не бойся, птичка. Не бойся.

И Брюн послушно подалась навстречу. Сейчас нужно было именно это: стать мягкой, покорной, податливой, готовой впустить в себя другого человека, чтоб он заполнил ее до краешка. Она боялась, что будет больно — но боль почему-то не пришла. Было лишь желание двигаться в едином ритме с любовником, то ускоряясь вместе с ним, то замирая на самом краешке сладкого безумия, почти срываясь в пропасть. Горячая, мокрая, почти умирающая от желания Брюн действительно выкрикивала имя Альберта, и, заглушая ее крик, он впивался в ее губы очередным поцелуем, и движения его бедер становились глубокими и почти жестокими.

Все кончилось как-то сразу, и финал был словно взрыв. Брюн лежала в объятиях Альберта, высоко-высоко над ней плавал потолок, и ей казалось, что сверху на нее сыплются звезды. Сожаление уже пробивалось сквозь утекающую волну невероятного наслаждения, но Брюн старалась не думать о том, что будет завтра, и как она станет жалеть о том, что случилось.

— Еще, — выдохнула она. Альберт негромко засмеялся, провел ладонью по ее бедру.

— С удовольствием, птичка, — откликнулся он. — Я к твоим услугам.

В этот миг что-то громыхнуло, и вспыхнул свет — яркий, режущий глаза.

* * *

Брюн изумленно обнаружила, что по-прежнему лежит в кровати, но на ней надето платье, и в комнате нет никаких следов Альберта. Эрик аккуратно поставил фонарь на тумбочку и негромко произнес:

— Прости, что разбудил.

«Значит, это был сон!» — с невольным облегчением подумала Брюн. Всего лишь сладкий сон, ну и замечательно. Она бы сгорела от стыда, если бы все, что приснилось, случилось бы на самом деле. Пусть тело еще помнило прикосновения и поцелуи, пусть бедра еще сводило в томной неге — все это было сном, и слава богу.

Только не с Альбертом. Только не с ним. С кем угодно, только не с ним.

— Как ты сюда попал? — спросила Брюн. Расстегнув сюртук, Эрик сбросил его на стул и устало опустился на край кровати.

— Альберт направил. Мы с тобой угодили в очень неприятную ситуацию по милости заказчика, — ответил Эрик, и Брюн тотчас же вспомнила слова Альберта во сне: министр арестован по обвинению в государственной измене…

— Тобби в тюрьме, — сказала Брюн. — Идет допрос третьей степени, но он пока молчит.

Эрик удивленно покосился на нее, но затем, должно быть, напомнил себе, что Брюн знающая.

— Я не знаю, на что он рассчитывал, наводя на принца безумие, — вздохнул Эрик. — Ему следовало понимать, что это опасно.

Он лег, с блаженным вздохом вытянул ноги и добавил:

— Теперь нам придется скрываться, пока все не разрешится так или иначе.

Некоторое время они молчали, затем Брюн, не глядя на Эрика, спросила:

— Как поживает Лютеция?

Не то что бы ей было очень интересно — просто Брюн не могла не спросить. Эрик улыбнулся, но в улыбке, вопреки опасениям Брюн, не было ни следа приятных воспоминаний. «Неужели они просто попили чаю на природе?» — удивленно подумала Брюн.

Видит Господь, она хотела именно этого.

— Идиотка, — с пронизывающей до костей честностью припечатал Эрик. — Я, конечно, больше смотрю в книги, чем на женщин. Но это не значит, что я не понимаю, когда меня хотят использовать.

Значит, у Лютеции ничего не вышло! Получила стервозина от ворот поворот! Брюн хотелось рассмеяться и крепко обнять Эрика — она и сама не знала, почему. Ведь ревновать, особенно в ее случае, было бы как минимум неуместно. Тем более, радоваться поражению соперницы, хотя какая Брюн соперница Лютеции, этой светской львице, этой красавице, этой… Эрик, похоже, почувствовал перемену в настроении Брюн, потому что приподнялся на локтях и спросил:

— Что-то не так?

— Что? — переспросила Брюн. Ей хотелось петь, вся душа пела.

— Ты странно на меня смотришь, — ответил Эрик. — Вот я и спросил, что случилось.

Было ясно, что он не отстанет, не получив ответа, и Брюн решила ответить правду:

— Хорошо, что ты здесь. Я этому рада.

Улыбка Эрика вдруг стала очень искренней, словно он был рад услышать от Брюн именно эти слова.

— Я не уйду, — сказал он. — Я тебя не оставлю.

В груди сразу же стало жарко, щеки вспыхнули румянцем, и Брюн испугалась, что Эрик заметит это смущение — но в комнате, должно быть, было недостаточно светло.

— Вот и хорошо, — вздохнула Брюн и поспешила добавить: — Вместе не так страшно во всем этом…

Эрик осторожно привлек ее к себе. Это было странное объятие — не дружеское, не любовное, что-то среднее, и Брюн подумала, что так и должно быть. Она повела плечами, удобнее устраиваясь в руках Эрика, и спросила:

— Что мы будем делать? Прятаться здесь?

В груди по-прежнему теснило, становилось трудно дышать. Растаявший сон до сих пор владел и душой, и телом Брюн, и она отчаянно боялась, что Эрик поймет, почему она так дрожит, почувствует, как ей хочется, чтоб он дотронулся до нее иначе.

— Какое-то время придется, — ответил Эрик. — Королева хочет узнать, как именно Тобби добился манипуляции с сознанием. Буду надеяться, что он меня не выдаст.

— Нет. Не выдаст. Потому что мы ему еще нужны… — сказала Брюн, изо всех сил стараясь не думать о том, что тепло, разлитое в ней, становится мучительным, что тело желает, почти молит о том, чтоб его заполнили — просто для того, чтоб понять, где сон, а где явь.

А потом их лица оказались слишком близко, и Брюн сама не поняла, что произошло, и как так получилось, что мгновение назад они с Эриком просто смотрели друг на друга и о чем-то говорили, а спустя миг уже целовались.

Все происходило будто бы само по себе. Тело Брюн обрело собственную волю, неожиданно плавно и умело разместилось так, что Эрик оказался сверху, между раскинутыми ногами девушки. Брюн слегка сдвинула колени, словно обозначала притязание: ты мой — и Эрик, сумев-таки оторваться от ее губ, произнес: