От/чет - Василий Сретенский

— Кто, так сразу не скажу, а когда… году так в одна тысяча семьсот пятьдесят пятом, я думаю.

На самом деле я в это время думал над тем, как нам сейчас называть, например, НАТО: вероятным противником или невероятным противником. Или вероятным непротивником. Или, лучше всего, противным невероятником.

— Шутки шутите, — вернул меня вероятный начальник в свой кабинет. — А на вашем месте лучше бы не шутить. Вы студентку Слепцову, Светлану Георгиевну, знаете?

— Как же, как же. Студентка Слепцова в мае месяце этого года подошла ко мне и сообщила, что не посетила ни одного моего занятия, что мне и так было известно. Она спросила, допущу ли я ее к экзамену.

— И что дальше?

— Допустил, конечно. С восьмой пересдачи шестого, кажется, июля она экзамен и сдала. А что, не надо было тройку ставить?

— А вот вы почитайте, что пишет эта студентка на имя ректора.

Он протянул мне листок бумаги. Вверху листка крупно было написано: ЗАЯВЛЕНИЕ. Ниже значилось:

Довожу до Вашего сведения, что в мае месяце доцент В.М. Сретенский предлажил мне вступить с ним в интимные отношения иначе отказывался ставить положительную отметку по своему предмету. Прошу принять меры по отношению к этому аморальному поступку.

Дата: 3 сентября. И подпись.

— Ну, что скажете?

— Слово «предложил» пишется через «о».

— Это все?

— Ну, еще запятой не хватает перед словом «иначе». Ну и стиль…

— Зря. Зря вы так. Дело серьезное.

— Если серьезно, то она мне, после того как свою тройку получила, пообещала веселую жизнь. Ну, так не она первая. В позапрошлом году один студент услугу по телефону заказал: будить в пять утра каждый день в течение недели. Так то хоть с фантазией. А эта ничего интересного придумать не смогла… А кстати, что это она в сентябре спохватилась?

— Боюсь, вы не отдаете себе отчет, насколько все серьезно. Про наш вуз и так ходит много несправедливых слухов и разговоров. Ректор начал борьбу за чистоту рядов преподавательского состава. Речь может зайти о вашем увольнении.

— Так вы что же, верите этой чуши?

— Это официальный документ, по которому будет проведено расследование. Впрочем, комиссия пока не создана… и у вас есть возможность все изменить в свою пользу. Я предлагаю вам сейчас переговорить с одним человеком, который может урегулировать эту, скажем так, ситуацию.

Не дав мне времени ответить, Михаил Иванович вышел в соседнюю комнату, а его место занял пожилой господин, показавшийся мне самым обычным советским пенсионером. Коричневый не новый костюм при клетчатой серой рубашке и зеленом с отливом галстуке — вот и все, что бы я заметил, доведись мне его встретить на улице, поскольку лицо его, что называется, без особых примет, чисто выбритое, с умеренным числом морщин и профессионально усталым взглядом, никаких эмоций у меня не вызвало. Разве что очки, которые он водрузил на длинный, в старческих прожилках нос, войдя в комнату и усевшись за пустым столом, выбивались из образа личности заурядной и незаметной. У меня тоже есть такие очки, «лекторские». Линзы в таких очках составляют лишь нижнюю половину окружности, для того чтобы работать с бумагами на близком расстоянии, а вдаль смотреть невооруженным взглядом. Он и смотрел на меня как очень и очень вдаль, поверх дорогой и стильной оправы. Моя-то оправа недешева, но эта была из категории «люкс».

Какое-то время он рассматривал бумаги, которые принес с собой в пластиковой папке-конверте, и, перебирая их, одни откладывал, другие подвигал поближе. Наконец быстро взглянул поверх линз, как бы прицелился и заговорил:

— Меня зовут Сергей Сергеевич… и в мои полномочия, впрочем, входит провести эту беседу… неофициально. Давайте условимся. Я в курсе ваших проблем с руководством и здесь нахожусь, чтобы отчасти, скажем, их решить. Но меня они интересуют только постольку, поскольку вокруг вас в последнее время происходят некие события, смысл которых вам, очевидно, непонятен, а мне, впрочем, интересен.

Эта ли его манера вставлять куда попало наречия меня раздражала, или то, что он предпочел выпустить сначала цепного пса, а потом разговаривать, но я промолчал, не желая ему помогать. Становиться в позу и задавать дурацкий в своей литературности вопрос: «Это что, допрос?» — мне претило с самого начала. ВПРОЧЕМ, он моей реплики и не ждал.

— Мы сейчас уточним пару моментов вашей биографии, просто, скажем, для порядка, а потом вы мне зададите вопросы, а я вам.

Я молча пожал плечами, и он скороговоркой прочитал по своим бумажкам:

— Сретенский Василий Михайлович, 1961 года рождения, разведен, детей нет, образование высшее, кандидат исторических наук, доцент кафедры культурологии Московского университета политологии, экономики и права (МУПЭП). — Он оторвался от бумажек как бы за подтверждением сказанному. Я нехотя кивнул. Он продолжил: — Отец — русский, из служащих, филолог, доктор наук, профессор. Мать — испанка, в 1935 году в возрасте двух лет доставлена в СССР, редактор в издательстве «Мировая литература». Оба умерли двадцать лет назад. Несчастный случай, отравление бытовым газом. В Барселоне проживают: тетка, старшая сестра матери, семьдесят четыре года, и ее четыре дочери. Жена, бывшая — Алена Ярославна, русская, в девичестве Доброва, переводчица, в настоящий момент проживает в Швейцарии со своим вторым мужем. В Москве, впрочем, близких, да, я полагаю, и дальних, родственников нет.

Он бросил, а точнее, отпустил последнюю бумажку, и она спланировала на стол, к самому его краю.

— А ведь вы, Василий Михайлович, немножко из наших. Дед ваш, красный конник Федор Сретенский, после Гражданской войны в нашей системе служил. Майор госбезопасности, перед войной — это, как ни крути, фигура. Да и вам, впрочем, предлагали по окончании курса, помните? Зря вы тогда отказались, сейчас бы в правительстве могли быть, страной руководить.

— Если б я чем хотел руководить, пошел бы учиться на исторический факультет?

— Как знать, жизнь, она, впрочем, по-разному поворачивается. Вот ваши однокурсники газетами руководят. Да какими! Но к делу. Скажите, Василий Михайлович, у вас есть ко мне вопросы?

— Да. Когда я могу уйти?

Он улыбнулся широко и почти радостно.

— Да прямо сейчас, впрочем. У нас с вами, я полагаю обычная беседа, не хотите, прервем сию же минуту. Но только уж сначала послушайте, что я вам скажу. Вы во вторник дома встречались с неким испанцем, вели с ним переговоры. А не мешало бы знать, что он, может быть, и не испанец совсем. Прибыл, скажем, не с Римского проспекта Барселоны, а прямиком из Рима, и является он, впрочем, кадровым сотрудником одной иностранной разведывательной службы, постоянно вмешивающейся в дела нашего государства и православной церкви.

— Он просто передал мне привет от родных.

Сергей этот Сергеевич опять улыбнулся устало и с укором.

— В четверг вы беседовали с ним два с лишним часа на ВВЦ.