Шанс? Параллельный переход - Василий Кононюк

— Он всем говорит, что святой Илья ему начал являться, после того как он голову зашиб, и учит его всему. А как оно на самом деле, кто его знает. Я с отцом Василием говорил — так он не верит: не может, говорит, святой Илья такому обучать. А как по мне, Георгий, то пока оно на пользу товариществу, пускай его хоть черт учит. Как говорил мой покойный дед, земля ему пухом: плохой тот казак, что не может заставить черта под свою дудку плясать. Но что чудной, то чудной, такого казака, как наш Богдан, я еще не встречал. Чтобы жил себе хлопчик блаженный, коров пас — и в один день, как головой о пень приложился, казаком стал, такое я только в сказках слышал, а тут своими глазами вижу. Ну да Бог с ним, ты как, Георгий, не забыл еще по-татарски говорить?

— Надо еще кого-то взять, Иллар: дело больно серьезное, а ты татар знаешь — они как начинают языком плести, то сами друг друга понять не могут.

— А вот и Керим едет, легок на помине — его и возьмем, он по-татарски лучше, чем татарин, говорит.

— Атаман, мне казаки пересказали, чтоб я к тебе ехал, джура твой Богдан меня искал.

— Не звал я тебя, Керим, а зачем тебя Богдан искал, не знаю, но догадываюсь. А раз ты уже здесь, Керим, то скажи: может, просьба какая у тебя на сердце есть? Богдан уже за тебя просил, грозился, что и другие казаки за тебя попросят, а ты молчишь. Вот мы с Георгием и не знаем, что нам делать, может, ты и не хочешь того, что другие для тебя выпрашивают.

— Не просил я Богдана о том, батьку, сам он такое удумал, я ему сразу говорил — не будет с того толку: откуп — то одно, поединок — другое.

— Так что, Керим, так выходит, не хочешь ты поединка с кровником своим? Зря за тебя Богдан просил? Ты, Керим, глазами не сверкай, тут тебя никто не боится. И помолчи пока, я не все сказал. Бог наш милостив, редко, но дает каждому случай судьбу свою повернуть. Кто знает, может, сейчас твое время пришло, Керим. Пропустишь — землю грызть потом будешь, а время не вернешь. Поэтому подумай добре и скажи свое слово, а мы послушаем.

Керим, играя желваками на скулах, смотрел в степь, словно надеялся там разглядеть слова, которых от него ждут, затем склонил голову и промолвил:

— Батьку, и ты, Георгий, если сможете помочь мне встретиться в поединке с кровником моим, просите чего хотите, на все согласен, на смерть лютую пошлете — пойду и Бога буду благодарить, что меня выбрали. Об одном Бога прошу каждый день: свести меня перед смертью лицом к лицу с тем, кто на моих глазах детей моих рубил.

— Добре сказал, Керим, поняли мы тебя, теперь нас послушай. Георгий, ты чего хочешь у Керима попросить?

— Да пока ничего в голову не приходит.

— Ничего, время терпит, придумаешь еще, а вот у меня, Керим, уже к тебе дело есть, и не простое дело.

— Все, что в моих силах, все сделаю, батьку.

— Смотри, Керим, казацкое слово тверже булата. И про силы свои ты вовремя вспомнил. В этом деле тебе никто помочь не сможет. А дело непростое будет: если сговоримся за поединок, месяц пройдет, пока с выкупом приедут и поединщика привезут. А за этот месяц, Керим, должен ты свою бабу забрюхатить, чтоб род твой не прервался. Вот такой мой наказ будет. Ты смерти ищешь, Керим, а я хочу, чтоб ты еще послужил товариществу. Какой ответ твой будет?

— …У меня слово одно, атаман, и я его уже сказал, — скрипнув зубами, твердо глядя в глаза, ответил Керим.

— Молодец, казак, через месяц доложишь, что у вас получилось, а теперь пойдем к полону беседу вести про выкуп и про поединок твой. — Иллар, довольно улыбаясь, повернул коня и поехал к пленным.

— Толкуй, Керим, по-татарски, что я говорить буду.

— Начиная с этого края, каждый пусть подходит ко мне и называет свое имя. Мы с Георгием советуемся и назначаем откуп за его голову. Если его род может заплатить, отходит и становится по правую руку, если не может — идет к тебе, Керим, и ты рубишь ему голову, так что доставай саблю. Скажи, кто обманет, за кого откуп не привезут, тот умрет через месяц в муках.

— Все сказал? Ну, тогда начнем с Богом.

Иллар указал плеткой на крайнего пленного, и началась оценка живого товара, которая проходила достаточно быстро. За воинов назначался выкуп в зависимости от качества надетого на нем доспеха и составлял от десяти до двадцати константинопольских золотых монет или любых эквивалентных ценностей на ту же сумму. За купца, единственного, кто сидел не в шлеме, а в белоснежной чалме, запросили двести, резонно полагая, что у купца, нанявшего такую охрану, деньги водятся.

— Теперь, Керим, скажи так: вызывает наш казак на честный бой кровника своего, который десять лет назад всю семью его порубил. Назовешь, Керим, его имя, род и где они кочуют. Дальше так скажи: если кто слово даст, что его род привезет кровника на поединок, того от откупа освобождаем. И еще скажи: если не приедет кровник на поединок — никого не отпустим, всех порубим, так что пусть совет держат.

Как только Керим перевел обращение атамана, вперед вышел скуластый воин лет тридцати, одетый в полный пластинчатый доспех, и начал что-то быстро говорить Кериму.

— Батьку, этот татарин говорит, что его род возьмется за переговоры и привезет кровника на поединок, но он поединок на золото менять не будет и требует, чтоб в ответ его кровник с ним на поединок вышел, после того как за него выкуп заплатят. Сегодня, говорит, кто-то из нас его брата родного убил.

— Ну, как теперь найдешь, кто его брата в сече порубил? Ладно, не говори ему ничего, пусть ведет, брата покажет, где того срубили, а там решим, кто с ним на поединок станет.

— Батьку, он говорит, брат его в дозоре на том холме стоял, на нем такой же доспех был, как на этом.

— Георгий, ты мне скажи, что ж это такое деется? Не иначе как черт тут колобродит. Опять у нас Богдан затычка в каждую дырку. Видно, хочет-таки нечистый мальца со свету свести.

— Эй, казаки, кто на коне, стрелой к реке пусть кто-то скачет — джуру моего Богдана кликните, пусть бегом сюда едет.

* * *

Пока мы с Игнатом добирались до берега, Иван нашел спрятанную в верболозе лодку, которая сохла, полностью вытащенная на берег. Лодка представляла собой долбленку, выпаленную и выдолбленную из целого ствола липы. Привязав к ней троих наших коней и помогая им с берега, нам удалось спустить ее на воду. Затем привязали веревку, которую надо было перетащить на ту сторону, погрузили оружие и сверток с едой. Не успели мы с Иваном перемотать себе руки тряпками, чтобы браться за весла, как прискакавший казак велел мне немедленно скакать к атаману.

По приезде сразу стало понятно, что награда, воплощенная в форму крупных неприятностей, нашла своего героя. Очень разные глаза встретили меня на холме и уставились на меня. У Керима они были убито-виноватыми, у Георгия Непыйводы — откровенно сочувствующими, а у атамана радостно-торжественными. Рядом с ними стоял со связанными руками татарин не ниже меня ростом, но раза в два шире. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы пронять: это страшный боец. Он смотрел на меня глазами, в которых ненависть и непонимание сменяли друг друга.