Чужая луна - Игорь Болгарин

Закипела также подготовка к отплытию из Константинополя. Путь до полуострова Галлиполи был недальний, немногим больше ста миль. Домашнее дело. Но русские военачальники предварительно там не побывали. Поэтому никто толком не знал, что представляет этот полуостров сегодня, насколько он пригоден для проживания крупного воинского подразделения.

Было лишь известно, что он не так давно сильно пострадал от землетрясения, а чуть позже, в пятнадцатом, был основательно разрушен варварскими артиллерийскими обстрелами англичан и французов. Но восстановлены ли разрушенные здания, было неизвестно.

Комфорта французы, и верно, не обещали. Но на особый комфорт никто и не рассчитывал. Было также понятно, что все уцелевшие лучшие жилые здания в самом городе Галлиполи заняли французы и абиссинцы. На вопрос, какие воинские подразделения и сколько офицеров можно будет разместить в городе, Врангель ответа не получил.

На всякий случай Врангель решил подстраховаться и на транспортах «Херсон» и «Саратов», которые первыми уходили в Галлиполи, велел разместить также технические и вспомогательные подразделения. Им вменялось в кратчайшие сроки подготовить жилье для всех тех, кто прибудет на полуостров позже. И уж, во всяком случае, не встретить измученных солдат и офицеров врасплох.

Командовать Первым армейским корпусом, отбывающим в Галлиполи, Врангель хотел вместо приболевшего Кутепова назначить генерал-лейтенанта Витковского. Но Кутепов отверг это предложение. Превозмогая себя, еще накануне вечером он переселился на «Херсон» и вместе с первыми транспортами отбыл на полуостров.

Больше суток транспорты шли по Мраморному морю. Сеял затяжной мелкий дождик, и в такую пасмурную погоду оно было неприветливое и ничем не отличалось от Черного. Лишь волна, казалось, была здесь не такая злая.

Далеко от берега транспорты не отходили. На протяжении всего светлого времени суток по правому борту постоянно виднелись скалистые зубчатые фракийские берега. А над судами постоянно висел разноголосый гомон таких же, как и на Черном море, драчливых чаек.

Кутепов до глубоких сумерек не уходил с верхней палубы транспорта. А едва стало светать, снова продолжал под дождливой моросью вглядываться в чужие берега.

— Вы бы, Лексадр Павлыч, не шутковали с организьмой. Тольки хворь в ей раздуваете, — накидывая на Кутепова сухую брезентовую накидку, ворчливо сказал ему старый денщик Беба. Была ли это его фамилия или, быть может, присохшее к нему с детских лет ласкательное имя, никто не знал. Не знал этого, вероятно, и Кутепов, хотя денщиком у него Беба служил еще с «Ледового похода». Тогда он выходил Кутепова после жесточайшего тифа, в результате заразился сам. И Кутепов ночами просиживал над бредящим в горячке денщиком. С тех пор они не расставались.

— Морской воздух хворь убивает, — объяснил Бебе Кутепов.

— Ага! Откудова тут морскому воздуху взяться? Одна сырость небесна. А в ей, дохтор рассказывал, вредоносная микроба заводится.

— Иди, поспи, — миролюбиво отмахнулся от Бебы Кутепов.

— Не спится, Лександр Павлыч. Хочу высказать вам одну свою наблюдению. В молодости мог сутками спать, хоть на перини, хоть не сене. А счас — не-е. Счас все думаю и думаю. Чуток посплю и опять зачинаю думать.

— О чем?

— О Расее.

— Интересно, что ты о ней думаешь? — улыбнулся Кутепов.

— Тода спервоначалу задам вам одну заковыристу загадку, — решительно сказал Беба.

— О России?

— Об ей. Усе говорять, шо большевики — безбожники. Так? Нет?

— Ну, может, не все, но явное большинство. Это бесспорно.

— В чем и загадка! Скажить, почему тогда Господь до их свой светлый лик повернув? Это шо ж получается? Вроде как оны, безбожники, лучшее для Господа, чем мы, сплошь православни христиани? В чем тут закавыка?

— Ну, и в чем? — Беба даже развеселил Кутепова, отвлек его от мыслей о предстоящей высадке на берегу.

— Я так мыслю, Лескадр Павлыч, шо Господь в таком громадном хозяйствии не успевае сам со всем управляться. Ну, не под силу такое одному. А он, видали на иконах, уже старенький. Я и подумав, ваше превосходительство, а не може такое быть, шоб большевики ему зачали помогать? Война, народу убивають — не счесть. Поди там, в такой круговерти, разберись, который тут верующий, а который большевик! От оны и пристроились в помощники. Не открою вам секрета, если скажу: в нашей земной жизни от помощника зачасту больше зависит, чем од його начальника. Чуете, куда веду? Пока Господь там разберется кого куда, а помощники уже вспели все переиначить.

— А ты, брат Беба, еретик! — сказал Кутепов.

— Ни в коем случае, ваше превосходительство, — замотал головой денщик. — Хрещеный, в церкву хожу, свечки ставлю, споведуюсь. В Господа нашего истинно верую. Токо никак не пойму, за шо он так на Рассею прогневався?

— Этого не только ты, этого никто не понимает.

— От! И вы, хоть и учени, в ниверситетах учились, а тоже, видать, не до всего пока докопались, — подвел итог беседе Беба и покинул палубу.

Слева по борту, едва видимый в дождевой мороси, темным остроконечным холмом возник над водой скалистый остров Мармара, который и дал название морю. Возможно, в солнечную погоду он был разноцветный, веселый и издали смотрелся, как мрамор. Сейчас же, в серых рассветных сумерках, он выглядел темно-серым печальным булыжником.

Часа полтора спустя они миновали выступающий далеко в море мыс Карабурун.

Вскоре берега стали сближаться, и транспорты втягивались в скалистый коричневый коридор древнего Геллеспонта, позже названного Дарданеллами.

По обоим берегам гирла Кутепов увидел несколько древних прямоугольных зданий. Вероятно, они служат убежищем рыбакам или пастухам, а в давние времена в них скорее всего находилась охрана входа в пролив или таможня, давившая непомерными налогами торговый люд, пробивавшийся в Европу.

Внизу, у самой кромки воды, вглядывался своим единственным глазом в морскую даль такой же старинный, но все еще действущий маяк.

Какое-то время они плыли по проливу, его берега были до скуки ровные, лишь слева вдали стали возникать невысокие холмы и крохотные лесочки.

— А сам город еще далеко? — спросил Кутепов у капитана, вглядываясь в дождевую морось. Похоже, ему уже не терпелось увидеть конечную цель их вынужденного путешествия. За дни эвакуации, потом за последовавшими пустыми днями в заливе Мод, он, как и все, устал от разлагающего безделья.

На его глазах падала армейская дисциплина. Рушилась армия. И он стремился поскорее приступить к делу. К любому делу. Чтобы ни у кого — ни у солдат, ни у офицеров — не было ни минуты свободного времени. Потому что праздность разлагает не только тело, но и душу. Работа, созидательное дело — лишь они помогут пережить армии ее тяжелое крушение.

— Как вон тот мыс пройдем, так за поворотом и откроется город, — пояснил капитан и тут же добавил: — Ничего такого. Серый и скучный. Может, когда и был красивый, да только война съела его красоту.