Чужая луна - Игорь Болгарин

Особняком, но рядом с ожидающими транспорта пассажирами стояли несколько мужчин. Они отличались поношенной русской армейской одеждой и светлыми русскими лицами. Лишь один — высокий, худой — выделялся среди них злым калмыцким лицом. Окажись здесь Павел Кольцов, он узнал бы в нем своего недавнего недруга Жихарева. Не сгинул он тогда в Крыму. Выжил.

— Постоим здесь, — велел Василий и прислонил к ограде пароходного агентства свою ношу. — Здесь наши соотечественники собираются. Вон тот, в барашковой шапке — казачий подхорунжий по фамилии Волков. Он с весны здесь, после того как наши с Новороссийска драпанули. А вон тот, со шрамом, полковник Сахно, — указал он на неопрятно одетого, небритого мужика, по внешнему виду смахивающего на обедневшего одесского биндюжника.

— Откуда ты всех их знаешь? — удивился Слащёв.

— Как мне не знать, когда последний год «Тверь» чуть не еженедельно сюда, в Константинополь, ходила. Этих я почти всех знаю. Вон те двое, — Василий указал на двух похожих друг на друга парней, — они давно здесь, турецкий знают. Говорят, братья. Может — близнецы, может — погодки. Не спрашивал.

— А вон тот, узкоглазый?

— Тот к нам в Батуме подсел. Недавно.

— Калмык, что ли?

— Говорит, русский. А кто его мамка, только папка знает. Мир — бардак, все перемешалось.

Стояли в этой компании еще двое, но о них Василий ничего не сказал. Они были здесь новичками, и Василий о них ничего не знал.

— Ну, и чего мы здесь остановились? — спросил Слащёв.

— Хотел вам показать, как здесь деньги зарабатывают. Чтоб не очень обольщались.

Вдали показался вместительный шарабан, он пробирался сквозь людскую толпу к стоянке. К нему тотчас одновременно бросились один из братьев и подхорунжий. Несмотря на кажущуюся неуклюжесть, подхорунжий ловко лавировал в людском потоке, иногда врезался в толпу и мощно работал руками. Он первым успел к шарабану. А его молодой товарищ по несчастью, не солоно хлебавши, возвратился к стоящим под стеной товарищам.

Подхорунжий подъехал на шарабане к стоянке и, встав на его ступеньку, объявил:

— Кому на Палканди?

К шарабану потянулись пассажиры.

— Теперь смотрите! — сказал Василий.

Проходя к шарабану мимо стоящего немолодого, тяжело дышащего, потного подхорунжего, пассажиры опускали в его протянутую руку кто пару лир, а кто и вовсе несколько курушей.

— Мерси! Спасибо! — кланялся каждому подхорунжий.

— Вот так, ваше превосходительство, здесь достаются русским деньги, — сказал Василий.

После того как загруженный пассажирами шарабан тронулся, подхорунжий подошел к своим товарищам, стоящим под стенкой пароходного агентства, молча раскрыл ладонь, показывая свой заработок. Потом сунул деньги в карман.

Это была новая профессия, которая здесь еще даже не успела приобрести название. Она возникла в связи с наплывом в Константинополь беженцев не только из России. Просто россиян оказалось здесь несколько больше.

В поисках заработка, не имея за душой никакой другой профессии, кроме виртуозного владения саблей и револьвером, они оказались невостребованными на турецких берегах. И тогда в поисках заработка они ринулись в сферу услуг, для которой не нужно было владеть никакой профессией. Задача была — обогнать своих товарищей и первым завладеть шарабаном или кабриолетом, перепродать его ожидающим пассажирам, получив за эту мизерную услугу такую же мизерную плату. Но это было все равно лучше, чем ничего. На эти крошечные деньги можно было худо-бедно жить.

Василий поднял глаза на Слащёва, тихо спросил:

— Надеюсь, ваше превосходительство, вы не станете добывать деньги таким способом? У вас хоть на первое время что-нибудь есть?

— Забудь, пожалуйста, про «превосходительство». Его больше нет. Все! — сказал Слащёв. — А насчет денег… Были у меня «керенки», я выбросил их в море. Должно быть, уже подплывают к Севастополю.

— И как же вы собираетесь здесь жить? Я уж не спрашиваю где?

— Пока не знаю.

Слащёв понимал, что у этой задачи нет решения, и если не случится чуда, ему и в самом деле придется примкнуть к подхорунжему Волкову и полковнику Сахно.

Василий сунул руку в карман и достал оттуда небольшой сверточек.

— Вот! Возьмите!

— Что это?

— Деньги. Только турецкие.

— Не нужно! Что-нибудь придумаю, как-то обойдусь, — насупившись, стал отказываться Слащёв.

— Вы-то обойдетесь, а как дите? Пока что-то придумаете, время пройдет. А Марусю раз шесть в день кормить надо, а то и чаще. А тут тех денег в аккурат на молоко, — настаивал Василий. Он сунул деньги Слащёву в руки и тут же извиняющимся голосом торопливо добавил: — Вы извините меня, Яков Александрович, я пойду. Обещал Анисиму Михайловичу через час вернуться. А уже…

— Да-да, конечно! Езжай, Василий Степанович! Езжай с богом! И извини нас за все хлопоты!

— Да какие это хлопоты! — махнул рукой Василий. — Хлопоты только начинаются. В случае, если на ночь нигде не приспособитесь, заплатите лодочникам десять лир, они вас обратно на «Тверь» доставят. Не гоже генералу с семьей невесть где ночевать.

Василий пошел обратно к своей лодке. Отойдя уже на приличное расстояние, он обернулся. Выждав, когда Слащёв заметит его, взмахнул ему рукой.

Все трое помахали ему в ответ.

Когда Василий скрылся из глаз, Слащёв вынул из кармана подаренные ему деньги и пересчитал. Их и в самом деле было немного, но несколько дней Марусе на молоко вполне хватит. А там, чуть позже, он рассчитывал что-то придумать. В Константинополе уже возникло несколько благотворительных организаций, которые оказывали не только моральную, но и материальную поддержку военнослужащим, оказавшимся по тем или иным обстоятельствам в тяжелом финансовом положении. Ему не хотелось об этом думать, обращаться за вспомоществованием было для него унизительно. Он надеялся, что, продержавшись несколько дней, он найдет здесь своих сослуживцев — и все встанет на свои места.

Но это, конечно, не сегодня и, может быть, не завтра. Возможно, через неделю…

А что же сегодня? Тени от домов все больше наползали на дорогу. Близился вечер.

Нина подошла к нему и тихо спросила, как делала это всегда, когда хотела его подбодрить:

— Ваши действия, генерал?

— Не мешай, юнкер! Я думаю, — и, вспомнив, Слащёв полез в карман, протянул Нине несколько лир. — Отправь Пантелея, пусть купит Маруське молока.

— Яша! Его же надо вскипятить! — укоризненно сказала Нина.

— Маруська — генеральское дите. Его никакая турецкая зараза не возьмет, — бодро сказал Слащёв.

Нина отошла.

Слащёв еще некоторое время размышлял, потом обратил внимание на стоящих на пятачке русских. Встретился взглядом с одним из них, у которого было злое калмыцкое лицо, жестом руки подозвал его.