Михаил, Меч Господа. Книга пятая. ЧВК Всевышнего - Гай Юлий Орловский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Как это не перенимать? – сказала она преданно. – У тебя все дурные привычки самые лучшие!..
– Ну да, – буркнул он. – У меня даже дурость с плюсом, а то и с двумя. Даже с лайками! К тому же у меня есть ты, а это как бы хорошо, хоть и непонятно почему.
Она в замешательстве наблюдала за ним, люди все страньше и страньше, там в Аду им не до странностей, а Михаил подошел к последнему, что как вывалился с пассажирского сиденья, так и остался лежать лицом вниз.
– Вставай, – велел он и пнул ногой под ребра. – Не прикидывайся. Ты не мог сильно пораниться.
Лежащий не шелохнулся, Михаил сказал громко:
– Оби, держи его на прицеле и стреляй в голову, как только он попытается цапнуть меня за ногу. Ну?
Он снова пнул в бок, на этот раз с такой силой, что пассажир охнул, перевернулся на спину и уставился в лицо Михаила злыми глазами. Михаил тоже рассматривал крупное бородатое лицо, костистое, с мощной нижней челюстью и толстыми валиками надбровных дуг.
– Вставай, – велел Михаил, – или думаешь, лежачего не бьют? Их бьют в первую очередь!
Бородач с неохотой поднялся, на полголовы выше Михаила, настоящий гигант, массивный, с широкими плечами и выпуклой грудью.
Несколько мгновений они смотрели один на другого. Михаил видел, с какой интенсивностью он всматривается в него, наконец бородатое лицо начало расплываться в ухмылке.
– Так ты и есть тот самый непотопляемый Макрон? – поинтересовался он. – Крупный мужик, но я ожидал увидеть вообще гиганта, если судить по твоим подвигам…
– Я внутри больше, – сообщил Михаил, – чем снаружи. Кто тебя послал?.. На кого работаешь?
Бородач подвигал плечами, прислушиваясь к ощущениям, взглянул на Михаила исподлобья.
– Я слышал, ты хорош в рукопашке?
– Много чести, – отрезал Михаил.
– Боишься? – сказал бородач с пониманием.
– Не изволю, – ответил Михаил. – Отвечай, когда спрашивает старший по званию! Отвечай быстро… Чья охрана?
Бородач сплюнул ему под ноги.
– Вот так и сказать?
Михаил прицелился ему в лоб.
– А так?
– Ты не выстрелишь, – сказал бородач уверенно. – Я Ахмадшах, за меня тебя на кол посадят.
Выстрел грянул так неожиданно, что Обизат вздрогнула. У бородача шея как бревно, голова даже не откинулась, когда пуля с силой ударила в середину узкого лба.
Вздрогнул чуть, затем ноги подломились, но рухнул на землю уже за спиной Михаила, что отвернулся и быстро пошел к своей машине.
Обизат послушно села справа, а Михаил, открыв дверцу, мощным броском зашвырнул гранату в оставленный автомобиль преследователей.
– Уходим, – сказал он буднично, – ты помнишь о радиусе осколков?
– Повелитель, – вскрикнула Обизат обиженно. – Я очень люблю взрывы!
– Любуйся издали, – велел он.
Автомобиль под его рукой сдал назад, начал разворот, Обизат сказала с детским простодушием:
– Как скажешь! Буду смотреть!
Он засмеялся, Обизат не поняла, что смешного, но на всякий случай изобразила улыбку, а потом все равно заулыбалась во весь рот, потому что она рядом с самым могучим воином, который убил Кезима и от которого будет носить под сердцем дитя во славу рода и клана.
Позади раздался негромкий взрыв, автомобиль разнесло в стороны, но никакого моря огня, как привыкла Обизат видеть в фильмах, что чуточку огорчило.
По дороге Михаил раза три разговаривал с кем-то по смарту, наконец ему позвонили в ответ. Выслушал, лицо просветлело, а когда сунул смарт в карман, пояснил:
– Теперь знаем, у кого служил этот самый Ахмадшах.
– Повелитель?
– Поехали, – велел он.
Он свернул, дорога сузилась, но все такая же идеально ровная и ухоженная, хотя в охваченной гражданской войной стране вряд ли кто-то ею занимался за последние годы, но здесь асфальт не трескается в лютые морозы, и ливни тоже не размывают, в отдельных местах сохранились дороги из булыжника, выложенные во времена Карфагена, Магриба и Рима.
По сторонам только песок и камни, от гальки до глыб в двух-трехэтажные здания размером, но Обизат все равно жадно глазела по сторонам, ерзала, оглядывалась. В огромных зеленых глазах столько любопытства к этой удивительной жизни людей, что Михаил молча любовался этим удивительным цветком, наконец поинтересовался:
– О твоем прадеде наслышан, а кто твой отец, если не секрет?
Она повела в его сторону глазищами, полными изумления.
– Асмодей… Я родилась в его клане и была в его Братстве! Наш мир никогда не покидала… ну, до того момента, как нас послали помочь Кезиму.
– Асмодей, – повторил он в изумлении, – тот самый, что некогда был серафимом?
– Да, – подтвердила она с настороженностью, не зная, как человек отнесется, что Князь Ада Асмодей в далеком прошлом был обитателем высших кругов неба. – Он меня и породил.
Он пробормотал:
– Гм, интересно… Как-то начал читать эту вашу родословную, где Авраам родил Исаака, Исаак родил Иакова, Иаков родил Иуду и братьев его… дальше не помню, бросил. Я же человек современный, для меня упоминание женщины обязательно. Сейчас вон наивные спрашивают, если Господь изгнал Каина, как тот мог наплодить кучу народа, других же кроме него и убитого им Авеля не было!.. А не было потому, что женщин просто не считали нужным упоминать.
Она сказала живо:
– А вот и нет, у вас тоже так!.. Вчера смотрела, как один великий воин говорит своему сыну: «Я тебя породил, я тебя и убью!»
Он засмеялся:
– Тот фильм тоже про давние времена, а сейчас тебя еще как будут замечать! Уже замечают. Мне кажется, твоя мать очень красивая…
Обизат взглянула в изумлении.
– Я знаю. Она была среди людей не то королевой, не то императрицей. После ее красивой гибели Картиэль присудил ей пребывать вечно в огненной реке, но мой прадед Форнеус увидел ее там, восхитился ее красотой и тем достоинством, с которым она переносила муки, и, нарушая законы, спас для своего сына. Сатан сперва разгневался, потом подумал и разрешил, хотя никто так и не понял, что задумал властелин преисподней.
Он кивнул, но ничего не ответил, впереди под ярким сверкающим в безоблачном небе солнцем показалось огромное и явно заброшенное здание, но не времен Саладдина, а современное, только с выбитыми стеклами на первом этаже, зато с вертолетной площадкой на крыше.
– Прибыли, – сообщил он. – Здесь мы как на ладони. Придется дальше пешком. Скажем, что бензин кончился… Дескать, если продадут нам или одолжат канистру, будем счастливы.
Она спросила, широко распахивая глаза: