Карфаген должен быть разрушен - Александр Немировский

— Наконец-то! — воскликнула она, указывая на катедру.

Рабыни ловко сплели из рыжеватых волос Семпронии шесть косичек. Сваха закрепила их сзади шерстяными лентами и металлической палочкой с наконечником в виде копья. Голову невесты покрыли платком огненного цвета и поверх него надели венок, сплетенный из собранных Семпронией цветов. Рабыни зашнуровали тонкие и узкие башмаки телесного цвета.

Пока разглаживали белую тогу из «девичника» — сундука с приданым, — наступил полдень. В атрий входили гости. Со словами молитвы они складывали свои дары у ниши ларов и занимали места на скамьях вдоль стен.

Сваха долго и нудно наставляла девушку, как вести себя во время свадебного обряда. Наконец, обвязав тогу Семпронии ниже груди тонким пояском, она вытолкнула ее в атрий.

Здесь уже были в сборе все участники свадебной процессии. Мальчики-флейтисты натужно извлекали из своих инструментов хриплые звуки. Жрец-гаруспик, босой, в необычном одеянии, положил на алтарь внутренности только что заколотой овцы. И сразу же в атрий вступил Публий в сопровождении свиты. Подойдя к невесте, жених взял ее за руку и повел к скамье, покрытой еще влажной шкурой жертвенной овцы. Но как только гаруспик стал обходить алтарь, молодые присоединились к нему и, подхватив чаши, стали кропить жертвенник вином и маслом.

Обойдя алтарь семь раз, новобрачные под возгласы: «Будьте счастливы», — первыми заняли места за свадебным столом. Вскоре к ним присоединились друзья и родственники. Семпрония отвечала на какие-то вопросы, что-то пила и ела. Возглас гаруспика: «Пора!» — смутил ее, и она умолкла.

Лелий торжественно встал и вышел в перистиль.

— Звезда вечерняя! — закричал он срывающимся голосом, и весь дом заполнился воплями: «Звезда вечерняя! Вечерняя звезда!»

Наступил самый ответственный момент свадебной церемонии: похищение невесты. Знатоки старинных обрядов уверяли, что этот обычай появился после кражи первыми римлянами сабинянок. По мнению других, легенда о похищении сабинянок возникла под влиянием древнего свадебного обряда. Спор остался неразрешенным, но сцена похищения разыгрывалась в римских семьях из поколения в поколение.

Семпрония, сорвавшись с места, кинулась в объятия Корнелии. Их окружили подружки с венками на головах и завели прощальную песню:

Зачем уводишь, звезда вечерняя,

Подружку нашу голубоокую.

Едва отзвучала песня, как Публий с друзьями оттолкнули девушек и вырвали невесту из объятий Корнелии. При этом гости начали выкрикивать: «Талассио! Талассио!» Значение этого слова в Риме не понимал никто, кроме этрусских жрецов-гаруспиков. Но они не собирались раскрывать его тайный смысл.

На улице невесту встретили сваха с прялкой и пятеро мальчиков, важно размахивающих свадебными факелами. Один из мальчиков, став впереди невесты, возглавил свадебное шествие, четверо — по бокам, сваха замыкала процессию.

Публий, Корнелия и все родственники и друзья двигались на некотором расстоянии от невесты, стиснутые толпой зрителей. Раздавались шутливые и неприличные возгласы. Личико Семпронии залилось краской. Сваха незаметно шепнула ей:

— Не смущайся! Эти песни угодны богам. Без них будешь бесплодной.

К Публию тем временем подбежало несколько мальчиков, среди них Тиберий и Марк. Они запели звонкими голосами:

Орехов дай, жених!

Зачем тебе они?

Парень ты женатый,

Играть тебе не надо.

Улыбаясь, Публий достал из протянутого ему Полибием мешочка горсть орехов и положил в протянутую ладошку Марка Октавия. Тот перевернул ладонь, и орехи упали на камни мостовой. Все участники процессии остановились и, приложив ладони к ушам, вслушались в стук падающих орехов. Гаруспик, первым отнявший руку, произнес:

— Боги благословляют брак!

На всем пути Полибий швырял в толпу орехи и мелкие монеты. Наконец процессия остановилась перед украшенным цветами домом Публия.

Подбежав к Семпронии, Публий спросил:

— Кто ты и как тебя зовут?

— Где ты, Гай, там и я, твоя Гайя! — отозвалась Семпрония, как должна была ответить каждая римская невеста, как бы ее ни звали.

Публий прошел в вестибул. Семпрония остановилась у дверей и, взяв у свахи кусок волчьего жира, помазала им притолоки. Затем ее подхватили подружки и перенесли через порог. В вестибуле ее взял за руку Полибий и ввел в атрий. Здесь у ниши домашних ларов уже дымился алтарь. Окропив невесту и жениха, сваха подвела новобрачных к высокому, тщательно убранному супружескому ложу. На нем никто не спал и даже не мог к нему прикоснуться, кроме особых дней. Это ложе считалось местом обитания гения, покровителя брака в облике змеи. Опустившись перед ложем на колени, жених и невеста шептали слова молитвы гению.

Деметрий еще отдыхал после продолжавшегося до рассвета пира, когда в спальню вступили двое носильщиков с плотно закрытым серебряным пифосом. За ними на цыпочках крался Диодор. Обойдя комнату, он показал, где поставить пифос, и дал знак носильщикам удалиться.

Предосторожности эти были излишни: Деметрий спал сном Диониса, который, если верить острословам, даруется лишь тем, кто воздает должное изобретенному этим богом напитку.

Царедворец раздосадованно махнул рукой и, отойдя от ложа, на котором раскинулся Деметрий, опустился в кресло, окруженное винными амфорами.

«Значит, купцы не обманули», — с горечью подумал Диодор. Более года он не видел своего воспитанника и знал о нем лишь то немногое, что могли ему сообщить сирийские виноторговцы. По их словам, Деметрий все свое время отдает охоте и попойкам. «Наследственная страсть», — подумал Диодор, вспомнив, как он не раз поддерживал еле державшегося на ногах Селевка. А его брат Антиох плясал на пиру голым, не постеснявшись ромейских послов.

Диодор сокрушенно взглянул на Деметрия:

— Я привез тебе добрую весть. Но для успеха нужна трезвая голова.

— А-а-а, — простонал царевич во сне и резко повернулся.

Глаза его были красны, как у иберийского кролика.

— Это ты, Диодор, — наконец проговорил юноша. — Во сне за мной гнался лев.

— Лев снится к короне! — промямлил царедворец.

Деметрий в отчаянии махнул рукой. Но глаза его оживились, когда он увидел пифос.

— Бьюсь об заклад, что это лаодикейское, — произнес он, дотянувшись до сосуда пальцами.

— Вода! — торжественно воскликнул Диодор.

— Да ты спятил, старик! Везти из Сирии воду!

— Но это светлая вода Оронта, священной реки. Ты столько лет жил на чужбине, что забыл вкус воды твоей родины. Ромеи лишили тебя всего. Твоя царственная сестра Лаодика посылает тебе пока только воду, но вскоре, я уверен, ты получишь и землю вместе с короной твоего отца.