Сен-Жермен - Михаил Ишков

Мы часто беседовали с ним о различных способах, применяемых западной и восточной медициной для лечения больных. Быстро сошлись на том, что за траволечением будущее, особенно если знаток умеет извлечь из травы некую эссенцию, в которой заключена её душа. Если сведущий человек в совершенстве знаком со способами возгонки, перегонки и вытяжки из настоев существенных веществ, если он чувствует силу и владеет тайным алхимическим знанием, то тогда он может считать себя подлинно образованным человеком.

Как-то я пришел к нему пополнить запас своих снадобий и в тот день в первый раз услышал о свойствах удивительного растения, называемого беленой, чей сок способен разжечь воображение, нагнать страх и подарить небывалое блаженство. Главное, знать, в какой пропорции смешать её с другими травами, как приготовить отвар и как им пользовать.

Быт мой тоже постепенно налаживался. Однажды утром, в апреле, когда все окрестности Исфахана запестрели цветами и наступило время сбора лекарственных трав, я неожиданно услыхал пронзительное: «Дареджан! Дареджан!» — и почувствовал такое облегчение, что на радостях устроил пир. Здесь я позволил себе сказать тост, в котором напомнил Тинатин и её брату, что лучший помощник в беде — это терпение. Храбрость и напор — лучшие добродетели только в том случае, когда выдержка, смирение и разум подготовят почву для дерзости. Этот час скоро пробьет, сказал я молодым. Видно, скучно говорил. Шамсолла, сидевший в комнате, только усмехнулся, а вспорхнувшая Тинатин чмокнула меня в щеку. Мне бы тогда обратить внимание на её блестящие глазки, вслушаться в переливчатый смешок, осадить бы Сосо, порывавшегося увезти сестру в северную страну, где ждет её любимый. Однако в ту пору я был на седьмом небе, с помощью Хамдаллаха я нашел последнюю составную часть напитка, о котором небесные создания поведали мне во сне. Это был эликсир, продляющий жизнь. Результаты регулярного его употребления можно заметить на мне: согласно записи в церковной книге я уже четыре года, как торчу в могиле, а на самом деле сижу в карете, тороплю Жака, спешу в Париж.

Сразу после коронации Надир-шах начал подготовку к походу в Афганистан. Официально было объявлено, что властитель желает примерно наказать местные племена за измену престолу Персии, за мятежи, бунты, отказ платить налоги, за все зверства, содеянные ими в период междоусобицы десятых-двадцатых годов, однако все приближенные ко двору лица знали о конечной цели похода.

Надира влекла Индия!.. Благодатный край в междуречье священных рек Инда и Ганга, государство, основанное внуком Тамерлана Бабуром — империя Великих Моголов!

«Там залежи сокровищ, — в узком кругу говаривал Надир-шах. Россыпи!.. Пусть поделятся ими для богоугодного дела».

В августе сорокатысячный пеший корпус и сорокатысячное конное войско с большим количеством пушек выступили из Исфахана. 15 марта 1737 года персы взяли Кандагар, и уже через год после неудачных переговоров, в сентябре 1738 года шах со ста восьмидесятитысячным войском двинулся на Кабул. Шел путем Александра Македонского. Покорив главный город Афганистана, направился к Джелалабаду, и в конце ноября вышел на берег Инда. Здесь, возле крепости Атока, его настигла весть о гибели брата Ибрагима, который был отправлен в Дагестан, чтобы тот расправился с непокорными лезгинами.

Никто, кроме Мехди-хана, не смог предвидеть, как отзовется в сердце Надира это печальное известие.

В конце декабря пали Лахор и крепость Шоль-э-ма, что в переводе означает «Свет луны». Этот город славился на востоке своими более, чем четырьмя сотнями фонтанов. В Дели началась паника… Мехди-хан в своем письме описывал, что творилось на землях Пешавара, Пенджаба при приближении войска шаха. Например, в городе Азим-Абад, при появлении персидского авангарда воины местного гарнизона бросили доверенные им для защиты крепостные стены, разбежались по улицам и, окончательно лишившись от страха разума, принялись искать спасения в домах местных жителей. Горожане палками выгоняли их из-под своих кроватей, гнали на стены, заставляли брать в руки оружие. Выступивший навстречу Надир Великий Могол Мухаммед-шах имел при себе триста сорок тысяч воинов, триста орудий и две тысячи боевых слонов, однако бездарный повелитель позволил персам отрезать свою огромную армию от Дели. В наказание двор потребовал от Мухаммед-шаха сочинить героическую оду, в которой бы он сравнил себя с чудо-богатырем. Ода, по утверждению любимых наложниц, оказалась весьма изысканной и напевной. Визири и мудрые советники сочли, что прочтение этой оды в войсках должно было возбудить в солдатах боевой дух.

21 февраля Мухаммед прибыл в ставку Надир-шаха и смиренно преподнес ему свою корону.

— Да, она моя, — ответил Надир-шах, — но я возвращаю её тебе, брат мой!

Спустя два дня я добрался до армии и был представлен Надир-шаху. Он назначил мне аудиенцию сразу после вступления в Дели.

Приказ отправить меня в ставку шаха пришел в декабре 1737 года. Видно, до него дошли известия о неудачном побеге Тинатин и Сосо, а также о моих усилиях спасти молодого грузина и вернуть женщину в Исфахан. Хорошо, что везли меня не в кандалах. В пути мне оказывали почет, я пользовался относительной свободой. Вел беседы с мудрыми людьми, к которым мне дали рекомендации уважаемый Хамдаллах и некоторые армянские купцы, пытался разговорить дервишей. Те молчали — то ли вера не позволяла им открывать рот в присутствии гяура, то ли им сказать было нечего. Советовался с муллами, придерживающимися как шиитского, так и суннитского толка, радость которых от приказа объединиться в едином поклонении Аллаху под сенью святого имама Джафара Садыка, была невелика. Теперь правоверных мусульман следовало называть джафаритами, но за все время я ни разу не слышал, чтобы кто-то их священнослужителей использовал это наименование. Путешествие оказалось увлекательным, однако я ни на минуту не забывал о своих близких, оставленных в Исфахане — Тинатин и Шамсолле.

Столько лет прошло, но до сих пор я не могу простить себе преступной близорукости! Мне были вручены судьбы молодых, неопытных людей. Как же я позаботился о них! Позволил проявить неразумие, не остановил вовремя. Позор на седой хохолок, что остался торчать на моей лысеющей голове.

…В конце апреля Сосо неожиданно вновь начал собираться домой. Мы простились по-родственному, он отправился в путь, и спустя неделю я, проснувшись, не услышал знакомый утренний вопль: «Дареджан! Дареджан!» Сначала как-то не обратил внимания, что в доме стоит гробовая тишина, потом меня словно кольнуло. Я вскочил, отыскал в одной из дальних комнат молившегося на мое личное распятие Христово Шамсоллу, долго тряс его, пока не выбил признание, что Тинатин умчалась. Он ещё рукой так забавно махнул, мол, ищи ветра в поле. Она подалась на север, вслед за Сосо, с которым заранее уговорились встретиться в Реште, расположенном на берегу Каспийского моря. Там двоюродный брат собирался нанять лодку, на которой можно было бы увезти Тинатин в российские владения, начинавшие сразу за Дербентом, в сотне лиг к северу. Еропкин, служивший на Кавказе, по-видимому, уже поджидал их.

Первой моей мыслью было броситься в погоню, но я сразу осадил себя. Мне нельзя было отлучаться из города без специального разрешения. Первым делом необходимо навестить диванхану. Получить разрешение на поиск лечебных трав в окрестных горах было плевое дело, и в обед я уже гнал коня на север.