Ведьма и инквизитор - Нерея Риеско

— Видно, ты уродилась в мать, — говорила Эдерра, глядя на нее с некоторой долей разочарования. — Жаль, принимая во внимание то, чем мы занимаемся.

Эдерра считала, что какой-нибудь особый талант, например умение проделывать цирковые трюки или угадывать будущее, могли бы принести им дополнительный доход на сельских ярмарках. Если Май и обладала каким-то близким к магии даром, так это способностью запоминать, а затем без запинки выдавать по памяти рецепты, с помощью которых Эдерра лечила простуды, снимала боль зубную или в спине, ускоряла заживление ран, рубцов и язв на коже, умела превращать в красавицу самую поблекшую женщину или изготавливать волшебное средство, благодаря которому люди начинали хорошо отзываться о человеке в его отсутствие.

Май нравилось это средство, оно было простым в изготовлении: следовало сорвать календулу в первой половине сентября, завернуть в это растение лавровый лист и волчий зуб, подобранный в пятницу на рассвете, а потом достаточно было сложить это все в мешочек из зеленой тафты и все время носить с собой, не расставаясь.

Май уже несколько лет носила свой узелочек из зеленой тафты, хотя люди никогда не говорили о ней ни хорошо, ни плохо. Она была так мала ростом, жалка, незаметна и безобидна, что порой ее охватывали сомнения в части своего происхождения. И она задавалась вопросом, неужто она и вправду дочь Сатаны, шумного любителя поспорить, каким описывала его Эдерра.

Иногда она сама проверяла себя. Приходила в церковь и садилась на лавку где-нибудь в последнем ряду. Руки у нее холодели и становились потными, пока она ждала, не отрывая глаз от пола, конца службы. Стоило священнику положить открытый требник на алтарь, чтобы таким образом помешать любой ведьме, оказавшейся в стенах храма, выбраться наружу, Май, дрожа, со страхом приближалась к порогу. Осторожно выдвигала вперед правую ступню, затем колено, потом бедро. И в результате оказывалась на улице без малейших препятствий со стороны сверхъестественных сил. И все-таки Эдерра продолжала настаивать на том, что Май, вне всякого сомнения, дочь дьявола. Она тысячу раз рассказывала ей историю ее рождения и обо всех зловещих знаках, которые его сопровождали.

Вроде бы молоденькая матушка Май уверенно заявила об этом, когда ее живот начал обретать не свойственные девицам очертания, и ей пришлось сознаться перед родителями и соседями, что Сатана прятался в лесу неподалеку от селения Лабастиде д’Арманьяк и однажды вечером, когда она собирала хворост, ее изнасиловал. От этого соития она забеременела. Бедняжку мучили жуткие кошмары и бросающие в холодный пот видения: она-де своими ушами слышала разговоры, которые коварное создание вело со своим отцом-дьяволом в глухую ночную пору. Они, мол, сговаривались навлечь несчастье на селенье, вызвать раздоры между семьями, замутить воду в источнике, наслать порчу на скотину и погубить урожай.

Женщина поведала о том, что существо, подраставшее у нее в утробе, было женского пола, она, мол, точно знает, поскольку слышала его визгливый голос, со смехом объявивший ей, что одна из них двоих умрет во время родов. Вдобавок девчонка еще и пинала изнутри в живот, только из удовольствия ее попугать, когда та сидела себе спокойно.

История вызвала смятение во всей округе. Соседи собрали совет с целью решить, что же предпринять в этом необычном случае, и совет постановил: дьявольское существо должно быть умерщвлено сразу же после появления на свет, прежде чем успеет выполнить все свои ужасные обещания. Они воспользовались присутствием Эдерры, предлагавшей в тех местах снадобья, бальзамы и другие лекарственные средства собственного изготовления, и уговорили ее принять роды и умертвить младенца.

Эдерра никогда раньше не бралась за такую неблагодарную работу. Она много раз принимала роды, и обычные и сложные, как у людей, так и у животных. Она даже пыталась спасти женщин, которые, доверившись невежественным ведуньям, позволяли впрыснуть себе в утробу яблочный уксус, поскольку те их уверяли, что, мол, таким образом освободят их от необходимости вынашивать ребенка, зачатого вне брака. Некоторые предпочитали покинуть земную юдоль, лишь бы избежать позора и не родить ребенка без мужа, и выбирали способ, уносивший их жизнь с потоком крови.

Эдерра зачастую уже ничего не могла с этим поделать. Но ей ни разу не приходилось сталкиваться с таким нравственным выбором. Она думала, что сможет это сделать. Заглянула в глаза испуганной девушке, которая молила о помощи и бормотала обрывки молитв в надежде обрести душевный покой, и поверила в ее искренность и необходимость предать смерти дьявольское отродье, утопив его в ближайшем водоеме, как только оно разразится первым плачем.

Когда по всем признакам роды должны были вот-вот начаться, Эдерра была уже готова проделать все, что от нее требовалось. Девушка корчилась в схватках, обливалась потом и истошно кричала. Ребенок упорствовал и не торопился появиться на свет. Казалось, ему было заранее известно, какая участь его ждет на земле, и поэтому он изо всех сил упирался в животе матери или брыкался до тех пор, пока из лона с шумом не отошли воды. Но ребенок все не показывался, что, несомненно, было своего рода вызовом. Повитухи, как могли, давили на живот девушки, в то время как несчастная выла от боли. Существо, в ней созревшее, вцепилось в ее лоно, разрушая его изнутри.

— Ребенок идет ягодицами, — сказала Эдерра, вытирая тыльной стороной ладони пот со лба, градом кативший по ее лицу. — Дело плохо.

Она обмакнула руку в свиной жир, ввела ее меж ног девушки, нащупала ребенка, схватила его за ножки и с силой потянула на себя. Вот так Май и появилась на свет, вся красная, тихая, с обмотанной пуповиной шеей. Посовещавшись, женщины решили, что по всем признакам девочка должна была задохнуться и родиться мертвой.

По комнате прокатился сдержанный ропот, быстро переросший в слухи, которые легко проникали сквозь любые стены и быстро ширились, захватывая все новые улицы, пока не докатились до последних домишек на дальних окраинах селения. Говорили, будто на головке новорожденной уже угадываются будущие рожки, как у черта, что конечности у нее покрыты змеиной кожей, а глаза горят красным огнем.

Однако единственным отличием от других новорожденных, что и отметила про себя Эдерра, был густой черный пушок, покрывавший всю спину Май и придававшей ей больше сходства с детенышем дикобраза, нежели человека. Она вовсе не показалась Эдерре дьяволицей, но и не была красивым ребенком. Целительница взяла ее за ножки и вынесла из дома вниз головой, словно выловленную рыбу, не желая на нее смотреть, не наградив шлепком по ягодицам, чтобы заставить бороться за жизнь. Она подошла к водоему и только приготовилась окунуть дьявольское исчадие в воду, как вдруг краем глаза уловила слабое движение младенца. У него были крошечные ручки и на каждой — малюсенькие пальчики и едва различимые ноготки. Она поднесла палец правой руки, чтобы провести по губам младенца, и ребенок невероятно трогательно начал его сосать.

Вот тогда-то у нее сжалось сердце, и от ее решительности не осталось и следа. Эдерра ушла в лес, отнесла младенца на ближайшую опушку, завернула в красную шаль и оставила под деревом в надежде, что природа сделает вместо нее черное дело, на которое у нее не хватило духу. Когда она вернулась в селение, роженица уже, скончавшись в страшных муках, ушла на самое дно преисподней, как она сама и предсказывала.