Тростниковые волки - Дмитрий Савочкин

Так… тут сейчас долгий такой диалог, он неинтересный… – Доктор зашелестел бумагами, перелистнул несколько страниц и остановился:

– Да, вот отсюда. Здесь продолжение.

В.: А что они корректируют?

П.: (После раздумий.) Судьбу.

В.: Судьбу?

П.: (После раздумий.) Я не уверен, что это правильное слово. То, как должно быть? То, как потом будет?

В.: Вероятно, это правильное слово. Оно означает человеческую жизнь. Или жизнь вообще, необязательно человеческую. Жизнь во времени – от начала до конца.

П.: Всё равно не то. Это не то слово. Нет слов, чтобы сказать.

В.: Но это близкое по смыслу слово, да?

П.: Да. Самое близкое, что есть в вашем языке. Они корректируют то, как должно быть. Когда что-то идёт не так. Они появляются. Они корректируют. И исчезают.

И так далее. В общем, мы с ним долго общались, – сказал Клочко и отложил папку в сторону. – Он утверждал, что эти люди… или, вернее, не люди, эти корректоры – некие существа, которые восстанавливают правильный ход судьбы, если тот нарушается. Они транспортировали его после совершения им какого-то правонарушения и по какой-то причине потеряли здесь. Поначалу он очень переживал и ждал их практически каждый день. А потом вдруг неожиданно успокоился и сказал, что он здесь… я не помню дословно, надо искать… ну, что он здесь, в своей палате, находится в безопасности. Я спросил, значит ли это, что корректоры за ним не придут, но он ответил, что они в любом случае придут и что это только вопрос времени. Просто здесь они его не видят и по этой причине могут прийти не скоро.

Помимо корректоров и этих… «миров»… в его бреде прослеживались ещё два устойчивых элемента.

Первый – «анфилада». Время от времени у пациента наблюдалось онейроидное помрачение сознания… это… будто «сны наяву»… больной в такие периоды обычно просто сидел на месте, часто с открытыми глазами, но совершенно не реагировал ни на какие посторонние раздражители. Это могло продолжаться от нескольких минут до нескольких часов, один раз длилось почти сутки. По окончании онейроида я пытался выяснить содержание иллюзий и переживаний больного, однако он крайне скупо отвечал на мои вопросы. Его ответы сводились к тому, что он был в «анфиладе» и что он что-то или кого-то там искал. Иногда, по его словам, он встречался там с другими, но он отказывался говорить, с кем и зачем он там встречался.

Второй устойчивый элемент его бреда – «тростниковые волки». Время от времени он вдруг начинал интересоваться снами – чужими снами. Он спрашивал у меня или у кого-то из больных в клинике, не снятся ли нам заросли тростника. Никому из тех, с кем он общался, они не снились, и, узнавая об этом, он успокаивался. Однажды я спросил его, зачем ему знать чужие сны. Он ответил, что если к кому-то рядом с ним придут «тростниковые волки», то это может значить, что его всё-таки обнаружили. Но поскольку они ни разу «не приходили», я поначалу не придал им большого значения. До одного события. – Доктор отложил первую папку в сторону, повернулся, взял с антресолей другую папку, положил её на стол перед собой и начал листать, не переставая говорить: – Прошло уже, наверное, семь или восемь лет с тех пор, как этот пациент попал в нашу клинику. Его так и не смогли опознать, и мы так и не узнали его имени. Пациент по-прежнему демонстрировал сохранность почти всех психических процессов, при таком же устойчивом парафренном синдроме. Поскольку состояние его не улучшалось и не ухудшалось уже несколько лет, я почти потерял к нему интерес.

Как вдруг, читая в английском журнале статью известного психиатра, обнаружил одну странность. Его пациент, страдавший шизофренией с парафренным синдромом, неожиданно умер во сне от инсульта. Текст, в котором это упоминалось, был посвящен возможной связи между прогредиентной шизофренией и инсультом. Но для более полной иллюстрации случая врач описывал весь анамнез и перечислял все наблюдавшиеся у больного симптомы. В том числе и такой: буквально накануне своей смерти пациент пожаловался, что ему снятся «cane wolves».

– Тростниковые волки, – сказал я.

– Совершенно верно. Врач решил, что пациент просто перепутал и хотел сказать «reed wolves». Так называют каких-то волков или…

– Шакалов.

– Да, кажется. Но я, читая эту статью, не мог ошибиться. Я просмотрел всё, что касалось этого случая, но не нашёл больше ни одного упоминания волков. Я поднял все свои записи, касавшиеся тростниковых волков, каждое слово моего пациента, касающееся этой темы. Я всё собрал, систематизировал и изложил по порядку. Затем выписал всё, что было в том журнале, в статье этого англичанина. И отложил на какое-то время.

Прошло, может быть, несколько месяцев, и я, изучая масштабную коллективную работу по судебной психиатрии, наткнулся на случай Максимилиана Солондза.

Солондз – это американский серийный убийца… вы, простите, знакомы с криминалистикой?

– Хм… с военной немного.

– Ну… боюсь, военная не поможет. Я расскажу вам, если вы не возражаете.

Современная криминалистика – в первую очередь американская, потому что в США больше всего серийных убийц, – выделяет четыре типа серийных и массовых убийц по основанию мотива преступлений. Это «гедонисты», совершающие преступления для получения удовольствия от самого процесса или от сексуального насилия; «властолюбцы», которым нравится чувствовать, что жертва находится в их власти; «миссионеры», считающие, что своими убийствами они очищают общество от разного «людского мусора»; и «визионеры», совершающие убийства для кого-то другого (Бога, дьявола и так далее) или вообще считающие, что убийства совершают не они, а кто-то другой, пользуясь их телом.

Солондз – классический «визионер». Он был эпилептиком и страдал тяжелейшей формой галлюцинаторно-параноидного эпилептического психоза. Он рос сиротой – его родители погибли в пожаре, когда ему было два года. Но с раннего детства он слышал их голоса, которые указывали ему, что он должен делать. Голоса его родителей утверждали, что он обязательно должен в точности выполнять их указания и может случиться что-то ужасное, если он не послушается. Когда ему исполнилось двадцать семь, голоса его родителей впервые потребовали убить другого человека. Человека, совершенно незнакомого Солондзу.

В период с 1972-го по 1989 год Максимилиан Солондз по указанию голосов, звучащих у него в голове, убил тридцать двух человек. Мужчин, женщин, безо всякой системы. В основном взрослых, только одного ребёнка. В девяностом году Солондза арестовали агенты ФБР. В тюремном заключении, по словам Солондза, он лишь один раз слышал голоса родителей, которые сказали ему, что больше он ничего не должен делать. После этого галлюцинации прекратились. Зато через какое-то время он стал жаловаться на расстройства сна. Психиатру, осматривавшему его накануне очередных судебных слушаний, Солондз рассказал, что уже несколько ночей подряд ему снится один и тот же сон. Сейчас, тут, он тут был. – Доктор перелистнул страницы в папке и начал читать: – «Ему снятся густые заросли тростника – высокого, выше человеческого роста, густо растущего сухого тростника. Под ногами мягкая подтопленная земля – ноги погружаются в жижу почти по щиколотки и идти очень трудно. Солнца не видно из-за набегающих туч, но даже если бы оно светило вовсю, из-за тростника всё равно ничего вокруг нельзя увидеть. Непонятно, то ли это берег реки, то ли болото, куда идти, как можно выйти из этих зарослей. И самое главное – Солондз отчётливо понимает, что где-то в этом тростнике рыщут волки. Тростниковые волки. Они ищут его, Солондза, чтобы разорвать на части. Он в ужасе бежит по топкой жиже, спотыкается, падает, поднимается и бежит дальше, не понимая, куда, в какую сторону, бежит ли он от волков или, наоборот, к ним. Он слышит их дыхание, которое звучит сразу отовсюду, и чувствует запах кровавой слюны…»