Неуловимая наследница - Ольга Покровская

– А ты все же погоди сдаваться, девочка. Не может быть, чтобы Фараон ничего тебе не оставил. Знал он, что его в любой момент могут грохнуть. Обязан был позаботиться о единственном ребенке.

– Ну, как видите, не позаботился, – пожала плечами Оля. – Да вы не переживайте, дядя Слава, черт с ними, с деньгами. Я уж как-нибудь не пропаду. Или, может, у вас на них свои планы были? – не сдержавшись, все же поддела она.

Порох коротко глянул на нее, но промолчал. Только развернул машину и встроился в едущий по проспекту поток автомобилей. Лицо у него сделалось задумчивым, а губы истончились до едва заметной черточки.

С того дня все переменилось. Оля не смогла бы точно назвать признаки этой перемены, просто чувствовала на интуитивном уровне, что теперь все иначе. Порох перестал быть добрым и заботливым дядей Славой, несущим ответственность за судьбу дочери погибшего друга. Наоборот, будто бы стал тяготиться прицепившейся к нему девчонкой, которая еще и подругу потащила за собой. Прожив большую часть жизни с мачехой и отчимом, Оля по одному взгляду, по тону случайно брошенной фразы могла определить, что человека раздражает ее присутствие поблизости. И это раздражение, кипевшее в душе Пороха с той минуты в банке, когда оказалось, что никаких денег на счету нет, чувствовала всей кожей.

Порох не срывался на нее, вел себя вроде бы по-прежнему, только все чаще и настоятельней советовал подумать, повспоминать, где же еще могут храниться отцовские деньги. А слова Оли о том, что никаких денег нет и она понятия не имеет, кого еще о них расспросить, начисто игнорировал.

Они с Машкой продолжали ездить вместе с Порохом «на стрелки». Но если раньше тот не столько полагался на их охрану, сколько сам приглядывал, чтобы кто не обидел девчонок, то теперь и тут все переменилось. Как-то раз во время встречи с тюменскими корешами в сауне Порох отправился в парилку. Олю же, выскользнувшую на минуту в коридор, прижал к стене один из заезжих приятелей Пороха, огромный боров килограмм под 130.

Распаренный, розовый, он лез ей в лицо крупными слюнявыми губами и хватал за грудь пухлыми пальцами-сардельками. Оля, не успевшая даже испугаться, наоборот, выведенная из себя такой наглостью, ткнула раздухарившегося бандита стволом в висок. На шум из сауны прибежал Порох, высыпали его кореша в обмотанных вокруг бедер полотенцах. Оля не знала, как Пороху удалось замять случившееся, но домой он тем вечером прибыл в отвратительном настроении. Машка уже ушла спать, Оля ужинала на кухне. Порох же ввалился хмурый, еще не успевший протрезветь после банных возлияний, и набросился на нее.

– Ты что это, ссыкуха, вытворяешь? Кем себя возомнила? Хочешь, чтобы меня братва грохнула из-за твоих выкрутасов?

– Я что-то не поняла…

Оля отодвинула тарелку с недоеденной мясной поджаркой и уставилась на Пороха.

– Мы с Машкой – твоя охрана. Трахаться с твоими корешами в наши обязанности не входит.

– Охрана, – фыркнул Порох. – Я вас для того и взял, чтоб в вас охрану никто не заподозрил. А то бы с мордоворотами ходил. А ты что творишь? Могла бы и лечь под Борова, ниче бы не отвалилось.

– Порох, падла, не блажи, сукин ты сын, – взвилась Оля, уже успевшая неплохо освоить блатной жаргон.

Она поднялась из-за стола и двинулась на Пороха. Внутри разливалось холодное бешенство – как тогда, когда она расправилась с Петей и мамой Людой. Прижав не ожидавшего такой прыти от юной воспитанницы Пороха к стене, она выдохнула ему в лицо:

– Ты что, тля нарная, рамсы попутал?

– Тихо, тихо… – принялся унимать ее, кажется, и впрямь струхнувший Порох. – Тихо, девочка, ну и характер у тебя. Вся в батю, а?

Он примирительно рассмеялся, похлопал Олю по плечу. Но глаза у него – Оля отметила – были нехорошие, плоские и лживые.

– Ты же сама должна понимать, – тем временем рассуждал Порох. – Коль нашлись бы фараонские бабки, могла бы вложиться в долю, бизнес бы с тобой пополам вертели. Тут бы другой разговор пошел, все бы тебя уважали, хоть и девка ты, и лет тебе мало. А без бабок ты кто? Никто… Вот такая вот, Оленька, арифметика.

Он напоследок снова растянул тонкие губы в улыбке и уплелся наверх, пожелав Оле спокойной ночи.

– Нужно сваливать отсюда, – сказала Оля Машке на следующее утро.

Та только что проснулась, сидела в постели в мягкой клетчатой пижаме и моргала на Олю сонными глазами.

– Почему?

Оля опустилась на край кровати, уперлась локтями в колени и задумчиво произнесла:

– Не знаю, Машка, чутье подсказывает. Что-то не нравится мне дядя Слава в последнее время. Я даже думаю…

– Что? Что?

Машка подсела к ней поближе и, взяв Олю за плечи, развернула лицом к себе. Оля помолчала пару секунд, а потом, коротко оглянувшись на дверь и убедившись, что в коридоре тихо, призналась:

– Думаю, он со мной связался только из-за отцовских денег. Ради них в больницу ко мне приперся, ради них слил мне инфу про Рябого. Знал, что этим меня зацепит и мне от него деваться некуда будет. Может, и в сквере тогда на меня по его приказанию напали… Думали запугать и силой заставить отдать отцовские деньги, а когда не вышло, решили сменить тактику.

– И теперь, когда выяснилось, что денег нет… – понятливо закивала Машка.

– И теперь, когда выяснилось, что денег нет, я ему на хрен не нужна. А ты – тем более.

– Но мы же его охрана, – возразила Машка.

Оля только досадливо отмахнулась.

– Да брось, Маш. От нас гемора больше, чем пользы. Вчера ему из-за меня с тюменскими разбираться пришлось. В следующий раз еще что-нибудь. Он нас сольет, Маш, и очень скоро. Поэтому нам нужно заранее подумать, куда податься, и свалить от него первыми.

– Может, за границу уедем? Там затеряться проще будет, – предложила Машка. И тут же в досаде хлопнула кулаком по одеялу. – Блин, бабушка! И мама…

– Вот именно, – прицокнула языком Оля. – Знаешь что? Давай для начала вещи кое-какие соберем, самые ценные. И деньги, сколько там у нас на двоих наберется. И сховаем где-нибудь.

– Ты что, – округлила глаза Машка, – думаешь, нам прям бежать отсюда придется? В чем были?

– А кто знает? – пожала плечами Оля. – В любом случае подстрахуемся.

Тем же утром они с Машкой, побросав в спортивную сумку кое-какие вещи – смену одежды, теплые куртки, украшения, куклу, подаренную Оле матерью, и немного денег – отправились арендовывать ячейку в камере хранения.

Домой – вернее, в загородный дом Пороха, где в последнее время жили, – девушки возвращались в приподнятом настроении. Солнце светило уже ярко, по-весеннему. Под ногами пестрели лужи, в которых, среди плавающих льдинок, голубели клочки неба.

Оля строила планы.

– Бабушку твою нужно пока перевести куда-нибудь. В другую больницу, чтобы Порох не знал. И мать надо бы переселить куда-нибудь. Ну, это мы все придумаем, не беспокойся.