Огненный зверь - Роберт Джордан

Конан знал, как бы он вошел в алый шатер, если бы решил украсть рубины тогда, когда весь лагерь на ногах. Он убедился, что никто не смотрит, и тихо скользнул за шатер Йондры. В задней стене была проделана длинная прорезь. Раздвинув ее на толщину пальца, он заглянул внутрь. Внутри на коленях стояла Тамира и рылась среди подушек. Тихо хихикая, она вытянула сверкающее ожерелье. В другой руке она сжимала тиару.

Конан беззвучно проскользнул в прорезь. Первое, что выдало Тамире его присутствие, была рука, зажавшая ее рот. Он обхватил ее другой рукой, прижав ее локти так быстро, что Тамира успела лишь промычать ему в ладонь. Он видел, как она выронила украшения, но этим и закончилось мгновение спокойствия. Тамира сделалась вдруг извивающимся, пинающимся, кусающимся свертком. К шатру приближались чьи-то шаги.

Тихо выругавшись, Конан нырнул снова со своей борющейся ношей в прорезь. За шатром, однако, никак нельзя было останавливаться, тем более тогда, когда кто-то собирался войти в него и когда Тамира вполне может закричать, что воровал он. Вполголоса, осыпая все на свете проклятиями, он лез вниз по каменистому склону, пока не нашел жесткий куст, который скрывал бы их от лагеря. Здесь он попытался поставить Тамиру на землю, но девушка яростно пнула его в щиколотку, камень подвернулся под ним, и Конан оказался на земле, подмяв под себя Тамиру, которая глядела на него, вытаращив от удара глаза.

– Ты, неповоротливый олух! – прошипела она через мгновение. – Ты что, хочешь переломать мне ребра?

– Я не сам себя пнул, – проворчал он. – Я думал, что мы договорились уйти ночью. Что ты делала в шатре Йондры?

– О рубинах ничего сказано не было, – ответила Тамира. – Я не передумала украсть их, не в пример тебе. Вероятно, – добавила она злобно, – то, что дает тебе Йондра, ты находишь более ценным, чем рубины, но, поскольку я не мужчина, я смотрю на это иначе.

– Йондра здесь ни при чем, – бросил он ей. – И не пытайся сменить тему. У тебя уже сейчас готова лошадь.

Тамира смущенно поворочалась под ним и отвела глаза.

– Я хотела быть готовой, – пробормотала она. – К ночи.

– Ты думаешь, что я такой дурак, – сказал киммериец, – что посчитаю тебя дурой? Седло не может до ночи остаться незамеченным. Но если кто-то намеревался украсть рубины и покинуть лагерь до того, как часы перевернули… У тебя ведь не было такого намерения?

– Тебя бы не обвинили. – Голос ее был таким, будто она извинялась. – Йондра не обвинила бы тебя, даже если бы обнаружила, что ее рубины в твоей сумке. А если бы и обвинила, так что ж: с тобой и этого мало сделать.

– Йондра, – сказал Конан. – Все время Йондра. Какое тебе дело до того, с кем я сплю? Мы с тобой не влюбленные.

Большие карие глаза Тамиры еще больше вытаращились. Щеки залила алая краска, и девушка долго шевелила губами, прежде чем сумела издать звук.

– Конечно нет! – произнесла она, задыхаясь. – Как смел ты такое подумать! Дай встать! Слезь с меня, ты, бык! Дай встать, говорю тебе!

Свои слова она перемежала ударами кулачков, лупя его по плечам, но вдруг пальцы ее вцепились в волосы киммерийца, и она прижала свои губы к его губам.

Конан поморгал удивленно, но затем ответил на поцелуй, вложив в это столько же страсти, сколько вкладывала она.

– Не думай, что это убедит меня остаться, – проговорил он тогда, когда оторвался от нее, чтобы глотнуть воздуха.

– Если остановишься, – простонала она, – то тогда ты точно дурак.

Последний раз молча напомнив себе, что он не будет дураком, Конан прекратил разговоры, отбросил всякие мысли и переключился на удовольствия более простые и более сложные одновременно.

Он не дурак, еще раз сказал сам себе Конан, направляя лошадь по тропе, идущей по склону безымянного пика на самой границе Кезанкийских гор. Если он будет повторять это, то со временем может себя в этом убедить. Впереди и позади него растянулась охотничья партия, все на лошадях, со многими вьючными животными, направляясь в глубь владений горцев. Солнце едва взошло над горизонтом. Охотники вышли из лагеря среди холмов еще до того, как забрезжил рассвет. Повозки с быками и раненые уже, наверное, возвращались в Шадизар.

Погрузившись в свои мысли, Конан не заметил и теперь удивился тому, что Йондра отъехала в сторону и поджидает его. Он не говорил с княжной с тех пор, как она повернулась к нему спиной, но заметил, что сейчас она, по крайней мере, улыбается.

Она поехала рядом с Конаном. Тропа была достаточно широкой, чтобы две лошади могли идти рядом.

– Прекрасный день, правда? – сказала она радостно.

Конан лишь посмотрел на нее.

– Я надеялась, что ты придешь ко мне ночью. Нет, я обещала себе, что не скажу этого. – Она робко посмотрела на киммерийца сквозь опущенные ресницы. – Я знала, что ты не можешь меня оставить. Что ты… Я подумала… ведь ты из-за меня остался, правда?

– Да, – ответил он угрюмо, но она, казалось, не обратила внимания на его тон.

– Я это знала, – сказала она, и улыбка ее засияла еще больше. – Сегодняшней ночью мы раз и навсегда позабудем о прошлом. – С этими словами она поскакала вдоль линии охотников на лошадях, чтобы снова занять свое место впереди.

Конан низким голосом что-то бормотал.

– Что ей было нужно? – спросил Тамира, подъехав к Конану. Воровка сидела на той гнедой лошади, что выбрала себе для побега. Она посмотрела вслед аристократке взглядом, полным ревности.

– Ничего особенного, – ответил Конан.

Молодая воровка презрительно пробурчала:

– Она, вероятно, думает, что ты здесь благодаря ее прелестям, которые она так любит выставлять напоказ. Но ты ведь остался ради меня, правда?

– Я остался ради тебя, – сказал ей Конан. – Но если ты не хочешь узнать, как Йондра обращается с плеткой, тебе лучше не разговаривать со мной слишком часто при ней.

– Пусть только попробует.

– Значит, ты собираешься объяснить ей, что ты не служанка Лиана, а воровка Тамира?

– Если бы она встретилась со мной в честной драке, – начала хрупкая женщина, вскинув голову, затем остановилась, рассмеявшись. – Но от тебя мне нужны не разговоры. Разговоры пусть достанутся ей. До ночи, Конан.

Конан тяжело вздохнул, когда Тамира отъехала. Перед ним стояла нелегкая задача, и все из-за того, что он не мог позволить женщине, делившей с ним постель, – тем более двум женщинам, – отправиться в Кезанкийские горы, когда сам он будет скакать назад в Шадизар. Он полагал, что те, кто называет себя цивилизованными людьми, а его варваром, спокойно могли бы это сделать. Он, однако, на это не был способен, и честь заставляла его думать, что он сможет вывести обеих женщин невредимыми из гор. Конечно, он понимал, рано или поздно женщины узнают друг о друге. И тогда, он был уверен, ему лучше будет встретиться со всеми кезанкийскими горцами, чем с этими двумя разъяренными тигрицами.