Период полураспада - Елена Котова

Виктор переехал в общежитие – тот же угол, зато бесплатно, времени на разгрузку вагонов стало меньше, по ночам он теперь чертил и корпел над сопроматом. Нельзя сказать, чтобы голодал, пшена и картошки с постным маслом хватало, а со стипендии они с ребятами варили себе настоящий обед: на первое суп из пельменей, на второе сами пельмени, да еще с горчицей. Мать писала письма: «Витенька, денег у нас с Леной нет, разве Лена когда половик продаст, а трудодни выдают больше зерном. Но деньги нам и ни к чему, разве на мыло и керосин, а так все свое, а ты в городе как же без денег…» Витька отвечал, что денег на еду хватает, а общежитие бесплатное.

Виктор выбирался в деревню на ноябрьские или майские, иногда на Новый год. Летом редко, самое время подзаработать. В деревне вспоминал, насколько голоден, отъедался дня два, а потом ел впрок до самого отъезда. В Москву вез корзину с картошкой, квашеной капустой, яйцами. Мечтал, что пойдет работать через пару лет, тогда и матери купит корову вместо той, что исчезла вслед за отцом.

– Витек, куда собрался? На танцы?

– На танцы, а что? Черчение сделал, конспекты написал, не в общаге же сидеть. А вы чего, скучать весь вечер будете? Пошли со мной!

– Да ладно, куда мы против тебя, – смеялись его товарищи, один из Рязани, другой из Пскова, оба коренастые и низкорослые. – Ты всех девчат от нас отвадишь.

– Первый парень на деревне… Пошли, чего вы! Юр, глянь, я чуб не слишком набриолинил?

– В самый раз. А когда это ты себе штаны такие успел купить, фон-барон?

– Вагоны по ночам поразгружай, такие же купишь.

Из зеркала на Виктора смотрел высокий, широкоплечий блондин. Не есенинского типа, скорее шпиона в штатском, как шутили ребята в общаге. Блекло-голубые глаза, лукаво спрятанный хитрый прищур и еще глубже спрятанная, но тем сильнее убеждающая других, уверенность в себе. Танцевать он толком не умел, но это его не смущало. Все танцы танцевал одинаково и даже названий их не знал, много новых танцев развелось после войны: и фокстрот, и тустеп, и даже странная ча-ча-ча. Не смущался даже вальса, который танцевал, переступая с ноги на ногу и временами подпрыгивая. А чего смущаться-то? Раз девчата танцевать с ним не отказывались, значит, порядок в танковых войсках.

В тот вечер он, как обычно, танцевал со всеми девчатами подряд. Одна из них пришла на танцы со старшей сестрой, Лидой. После танцев поехали к сестрам домой, те жили с родителями в двух смежных комнатах в коммуналке где-то за Павелецким. Родители отдыхали в санатории, и грех было не этим не воспользоваться. По дороге прихватили выпивку, и танцы – под патефон – продолжились в заставленной, проходной родительской комнате. Сестры жили в соседней.

– Вить, ты не похож на деревенского, – Лида присела на валик дивана рядом.

– А то ты деревенских видела. И чем я не похож?

– Не знаю… Не похож.

– Ты где учишься?

– Я работаю. На ЗИЛе, инженером в матснабе.

– Без высшего?

– Ага. Некогда было, война, потом родителям помогать надо было сестру поднимать. Она пусть и учится, а мне и так неплохо.

– Ты не похожа на снабженца. Интересная ты девушка. Тебя в кино не звали?

– В кино… – заливисто рассмеялась Лида. – Для снабженца внешний вид – первое дело, по секрету тебе скажу.

– Понятно, – усмехнулся Виктор. – Такую женщину послать фонды выбивать – кто же откажет.

– Не откажет, думаешь? Никто?

– Потанцуем?

– Пошли…

Месяца три Виктор встречал Лиду у проходной ЗИЛа, провожал домой. Когда разживался деньгами, водил в кафе или в Парк культуры имени Горького. Романтики прогулок по ночной Москве и встречи рассвета на Ленинских горах он не чурался, но и не упускал возможность привести Лиду в общагу, когда соседи по комнате соглашались посидеть в библиотеке до закрытия. Ходил пить чай к родителям сестер, уединяясь после чая с Лидой в запроходной комнате. Лида расспрашивала Виктора про село Малышево, тот рассказывал… Он знал, что у них с Лидой «все серьезно», еще год в институте, а там… женитьба? Нет, сначала с работой надо определиться. Но звать Лиду с собой в деревню, знакомить с матерью, тетей Леной и Нинкой? Не лежала у него к этому душа, не время. Жаркие вечера в запроходной комнате, Лидино тело, тоже жаркое, податливое… Жить, конечно, можно и с родителями, а сестре выбить место в общаге. Ну москвичка, и что? Он уже председатель профкома курса, что он, не решит такой вопрос? А если распределение выбьет приличное, то они с Лидой могут и комнату снять.

В пятьдесят втором Виктор окончил институт. Распределили его в Государственный институт редких металлов и золота, проектировать водоснабжение и канализацию для металлургических заводов. Снял комнату, куда перебралась и Лида. Они не строили планы общей жизни, а просто жили ею. Но что-то мешало Виктору взять Лиду за руку и потащить в ЗАГС. Он засиживался на работе по ночам, радуясь, что разрешили сдельщину, аккордные работы, – из безденежья он все еще не выбрался, – и ругая себя, что так скупо помогает матери. Наслаждался компанией новых друзей, самым модным развлечением для которых был спорт.

После работы играли в волейбол во дворе института, зимой ходили на каток в Парк Горького, по выходным ездили за город кататься на лыжах. Виктор везде был первым, ловчее всех разводил в зимнем лесу костры, чтобы согреть чай и просушить девчонкам варежки. Иногда он брал с собой и Лиду, но и это девчат с работы не смущало, своим вниманием они его не обделяли. Особенно на катке, куда он являлся один, потому что Лида не умела стоять на коньках. Да и на лыжах она ходила без той охотки, что позволяла пройти любимый в компании маршрут – двадцать пять километров от Опалихи до Сходни – с шутками-прибаутками.

Весной лыжи и катки закончились, Виктор стал проводить больше времени с Лидой. Та ревновала его, конечно, к новым друзьям, теперь уже она все чаще приходила к проходной института – сколько же можно играть в этот чертов волейбол, почти ночь на дворе? Но весна есть весна… Пора надежд. Виктор твердо пообещал, что в последний раз едет в деревню к матери один. Он подготовит мать, тетю Лену и Нинку, которая уже успела выскочить замуж, к тому, что скоро пригласит их всех в Москву на свадьбу, может, даже уже следующей весной. Или следующим летом… А осенью, на ноябрьские, они в деревню поедут вместе, это он твердо обещает…

Катя не могла дождаться, когда же их поезд наконец доедет до Москвы. Она снова увидит зеркальный вестибюль, свою комнату, пузатый буфет. Милка писала, что они с Мишкой вернутся из Тамбова сразу после Нового года, должно быть, они уже дома. Вернулись ли Моравовы?

Весенняя Москва сорок четвертого года, представлявшаяся Кате в Новосибирске той, довоенной, солнечно-праздничной, встретила их апрельской хмарью, разрушенными в бомбежку домами, пустынным Садовым кольцом. Их семью на Ярославском вокзале встречал грузовик, который Соломон организовал на «Мосфильме»: такси в городе не ходили. Зеркальный вестибюль война не тронула, только зеркала потускнели. Даже лифт работал, правда, из него исчезли зеркало и скамья с красным бархатом. Нетронутой оказалась и комната Дарьи Соломоновны, а вот в их с Соломоном угловой комнате поселилась женщина из Воронежа, и это было самое неприятное.