Пиратская доля - Милена Вин

Мое сердце пропустило удар. А затем забилось быстро, громко, заглушая собой все мои мрачные мысли. Повесят… Их всех повесят.

– Вам не о чем переживать, дорогая, – продолжила она. – Я послала вашему дяде письмо. Некоторое время вы поживете у меня, придете в себя, вернетесь к прежней жизни. Не беспокойтесь о деньгах. Ваш отец был нашим хорошим другом – мне не трудно помочь его дочери в трудной ситуации.

– Благодарю… – тихо произнесла я, а затем, уверенно подняв голову и поймав безразличный взгляд женщины, спросила: – Могу я присутствовать на суде?

– По правде говоря, вы должны там присутствовать как свидетель. Но я просила мужа, чтобы с вас сняли эту роль…

– Нет, – резко отрезала я. Отвела взгляд и нехотя произнесла противные мне слова: – Госпожа, я хочу еще раз взглянуть в глаза тех, кто пленил меня, перед тем как их лишат жизни.

Немного подумав, миссис Лэнгфорд ответила:

– Хорошо. Я поговорю с мужем. А пока – отдыхайте.

Больше не говоря ни слова, она вышла из комнаты вместе со служанками. После ее ухода я резко выдохнула и задышала так тяжело и часто, словно на моей шее медленно затягивалась петля. Коснулась дрожащими пальцами ключиц и сильно сжала ткань платья.

Было больно. Чертовски больно. Я не знала, что мне теперь делать. Мне так хотелось снова увидеть Жака и Жаннет, но если я увижу их на суде, это будет означать их скорую смерть. А если их там не будет…

Нет, я не могу больше думать об этом. Одна мысль о том, что их уже нет в живых, пронзает мое сердце насквозь. Только не они. Я не вынесу еще несколько потерь, больше не смогу забыться. Не знаю как – но я обязательно найду их. Живыми или… мертвыми. Я найду их и в любом случае последую за ними.

Весь день я провела в комнате, которая, по словам миссис Лэнгфорд, принадлежала теперь мне на неопределенный срок. Пару раз госпожа пробовала вытащить меня на прогулку в сад или в город, но я отказывалась, ссылаясь на плохое самочувствие. Смотреть на ее лицо, видеть фальшивую улыбку и безразличие в серых глазах – было мне в тягость. Я просто сидела и ждала. Ждала завтрашнего утра, чтобы отправиться на суд.

Я не знала, что буду делать дальше. У меня нет никакого плана, лишь рьяное желание увидеть близких людей живыми. Если их приговорят к казни, вряд ли я смогу повлиять на иной исход событий. Связей моего отца у меня никогда не было и теперь точно не будет. Никто не станет слушать женщину, пусть она и дочь умершего графа. Рядом со мной нет даже влиятельного мужа, как, например, у миссис Лэнгфорд; мужа, который смог бы все изменить, если я только попрошу. Ведь именно так и действовала госпожа – стоит ей ласково намекнуть губернатору о своем желании, как он тут же прислушивается к ней. Страшная власть женщины над своим мужем.

Но что же я тогда буду делать? Меня вызывают на суд как свидетеля и потерпевшую; судьи, впрочем, как и все остальные, полагают, что я буду наговаривать на пиратов, похитивших меня. Будут ждать от меня правды. Но вряд ли им понравится истина. Если моих друзей поведут на казнь, я хочу быть рядом с ними в этот момент – и не просто наблюдать за процессом, а участвовать в нем как виновник, предатель, присужденный к смерти.

Вечером, когда за окном уже светила полная ясная луна, я накинула на плечи белоснежную ажурную шаль и тихо вышла из комнаты. И хоть меня считали гостьей в этом доме, я чувствовала себя заложницей – заложницей миссис Лэнгфорд, своих страхов и судьбы. Сейчас мне казалось, что только свежий воздух поможет избавиться от этого противного чувства, поэтому я, стараясь не шуметь, прошлась по коридору, освещенному светом свечей, вставленных в настенные канделябры, и спустилась по мраморной лестнице, едва касаясь пальцами резных перил. Зала на первом этаже была такой же, какой я ее помнила, – большой и светлой. У огромных дверей, ведущих на улицу, стоял слуга, судя по его одеянию – лакей этого дома, и осторожно поправлял бутоны роз, стоящих в вазе на тумбочке. Кажется, его острый слух сразу уловил звук моих тихих шагов; мужчина резко обернулся и склонил голову в почтительном поклоне.

– Вам нужна помощь, мадам? – спросил лакей спокойным, казалось бы, натренированным голосом.

– Я хотела бы прогуляться по ночному саду, сэр.

– Прошу простить меня, но я не могу отпустить вас на улицу в столь поздний час. Приказ госпожи.

Интересно, это правило миссис Лэнгфорд распространяется только на меня? Если это так – то она просто издевается надо мной.

От нарастающего волнения я закусила нижнюю губу, но спустя недолгое мгновение оставила ее в покое и слегка улыбнулась, заметив, как изогнулась одна бровь лакея, словно он не ожидал, что я после его ответа так и буду глупо стоять в середине залы. Ну уж нет.

– Сэр, не должна же я всю ночь задыхаться в душной комнате?.. – мило проворковала я. – К тому же в таком состоянии это может сказаться на моем здоровье…

Лакей хотел что-то ответить мне, но внезапно замер с приоткрытым ртом. Взгляд его был направлен за мою спину, и он вдруг поклонился, сложив пальцы рук в замок, и громко произнес:

– Добрый вечер, господа.

– Добрый, мистер Мерфи, – прозвучал совсем рядом скрипучий, старческий голос, который я сразу же узнала. – Леди ведь права! Негоже ей все время сидеть в душной комнате…

Добрая усмешка сорвалась с губ хозяина дома, и я резко повернулась к нему, поклонилась и слегка улыбнулась. Выпрямившись, я оглядела губернатора с ног до головы: он все такой же добродушный на вид, улыбчивый, и улыбка у него всегда была такой искренней в отличие от улыбки его жены. Он был старше миссис Лэнгфорд на десять лет. Белый длинный парик с локонами скрывал, как мне казалось, седые волосы губернатора и придавал ему вид важного, представительного человека. Я была рада видеть его – он всегда мне нравился, только вот его наивность и полное доверие к жене раздражали даже меня.

Рядом с ним стоял рослый мужчина. Я поймала взгляд его голубых, прямо как у губернатора, глаз и сразу узнала в нем того вечно хмурого, вредного мальчишку, который в детстве никогда не упускал возможности поиздеваться надо мной – поставить мне подножку, дернуть за волосы или бросить в меня жабу. Он был тем еще сорванцом, но сейчас… Вытянулся, повзрослел и, кажется, оставил ребяческие игры. Утонченные черты лица, взгляд открытый, но внимательный, оценивающий; узкие губы сложены в приветливую улыбку. Помню, волосы у него были такими же каштановыми, как и у его матери, но сейчас, как и полагается, он скрыл их за пудрово-белым париком, волосы которого по бокам были завиты, а сзади собраны в низкий хвост, украшенный черным бантом. Никогда бы не подумала, что из того щупленького мальчика вырастет такой крепкий мужчина. Я не видела его около десяти лет; в пятнадцатилетнем возрасте его отправили на учебу в Лондон, где, судя по слухам, он добился больших успехов.

– Я рад видеть вас, мадам, – произнес губернатор, подошел ко мне и вежливо запечатлел поцелуй на моей руке. – Вы все так же прекрасны, даже несмотря на все те ужасные события, что произошли с вами.