«Химия и жизнь». Фантастика и детектив. 1985-1994 - Борис Гедальевич Штерн

блюдечке с водой, ел огурец и умер после того, как я прочитал ему разрешение Госкомиздата, одобрительно прошептав на прощанье: «В Одешу…» И, шепелявя, отправился в последний путь по рыбам, по звездам… Надеюсь, обратно в Одессу к своему прежнему Хозяину-Птицелову. Пост сдал… Кто теперь вместо Леши охраняет мою душу? Похоже, одна из тех худых ворон, которые живут на проспекте имени академика Эн. Одна из этих дьявольских птиц только делает вид, что клюет что-то на льду, а сама присматривает за мной одним глазом. Пост сдал, пост принял…

С тех пор меня преследуют медики. Татьяна гонит их в дверь, они лезут через балкон. Они давно замучили Владика и чету Чернолуцких, но телекинез, телепатия и ясновидение их уже не интересуют. Им нужен Я. Нехитрая логика случайного эксперимента с Лешей подсказывает им, что… Вот именно! Они сравнивают меня с попугаем и, по аналогии умножая 75 (средний человеческий возраст) на 6 (Лешино перевыполнение программы), получают 450 лет моей предполагаемой жизнедеятельности… Глупцы. Они думают, что я зациклен на долголетие. Они собираются еще 350 лет наблюдать за тем, как я буду слепнуть, дуреть, желтеть и превращаться в какую-нибудь дрожащую тварь, в какого-нибудь дриопитека с красными свисающими ягодицами. Они, наверно, думают, что у меня вырастет хвостик. Иметь дело с врачами — безумие, и я доверяю щупать себя только прелестной Чио-Чио-сан с острова Хонсю, мутантке из Нагасаки в третьем колене. Она не корчит из себя врача, а просто ведет скрупулезное досье на всех живых и мертвых на Земле, кого когда-нибудь шарахнуло радиацией по генам. Она одна знает, что я не простой смертный.

А кто сказал, что я простой смертный? Я, который обманул самого… пардон… я, который пытается обмануть САМОГО и делает это пока успешно. Но об этом — молчок!.. Так что Гланц зря старается — до моей души ему все равно не добраться. Он так хорошо загипнотизировал меня, что я не могу пошевелить пальцем, зато вижу сквозь стены, читаю его мысли и вообще знаю все, что происходит вокруг, — а он вместо моей души видит сплошное засвеченное пятно. Так я согласен лечиться. Так я даже люблю лечиться — когда вижу врача насквозь.

О чем же думает Леонард Христианович?.. Он мечтает быть рядом со мной в мою последнюю минуту, наблюдать за последним вздохом. Чтобы я с умоляющей надеждой смотрел на него, а он, показывая на меня пальцем, сказал бы громко, чтобы все услышали: «По вине этого человека много лет назад было закрыто и продано за границу фундаментальное направление в отечественной биологии!» — «Как продано?!» — ужаснулись бы все присутствующие этому политическому обвинению. «За японский сервиз и зонтик!» — ответил бы Гланц, имея в виду мою связь с японочкой. «Это правда? — спросили бы меня. — Покайтесь перед смертью, Юрий Васильевич!» — «Во я вам буду каяться!» — прошептал бы я, не в силах скрутить пальцами соответствующую фигуру.

И тогда Гланц выйдет на бетонированный пустырь, задерет палец в небо параллельно трубе треснувшего кузьминкинского реактора и выдаст мне посмертную характеристику: «Этот человек навредил биологической науке больше, что сам академик Эл!» И с этой характеристикой дьяволы, похожие на двух санитаров, потащат меня к своему Хозяину… Но в последний момент Леонард Христианович сжалится, вылечит меня наложением рук, а я, поднявшись со смертного одра, с благодарностью произнесу: «Приношу вам свои извинения, товарищ Гланц! Спасая меня от смерти, вы доказали, что я был неправ, препятствуя развитию вашего фундаментального направления. Возвращайтесь в большую науку и просите у меня все, что душе угодно, для своих парапсихологических исследований: деньги, сотрудников, аппаратуру, трехкомнатную квартиру! А насчет японочки… Я раскаиваюсь, порываю с ней всякие связи и отдаюсь в руки отечественной медицины».

Но я, конечно, шучу. Доктор Гланц так не думает. Он что-то пишет за административным столом. Сегодня у него богатый улов, есть что писать: два милиционера в шоке, Оля Белкин в нервном возбуждении, но, главное. Я. Со мной он автоматически становится Героем Минздрава. Пусть пишет подольше, а я пока проведу рекогносцировку неприятеля… Санитары собирают чемоданы и мечтают хотя бы одним глазом взглянуть на «Звездные войны». Эти не представляют опасности. Космонавт и Андрей Иванович уединились наверху в баре, попивают пиво и рассуждают о том, что пора бы запустить в космос токарный станок. Эти опасны, но они далеко. Татьяна с царицей Тамарой курят в вестибюле. У них там какой-то заговор… Толпа мотоциклистов давно запущена в зал. Перед ними выступает известный писатель-фантаст, доктор медицинских наук Степняк-Енисейский, член добровольных обществ защиты детей, животных, культуры и прочая. Сегодня благотворительный вечер состоится в усеченном виде: четыре серии «Звездный войн» без наших ученых лекций по причине попадания благотворителей под шаровую молнию. Мотоциклистам того и надо, но фильм никак не начнется, потому что Степняк-Енисейский разъясняет лютикам-фантикам, как уберечься от растлевающего влияния американского кинопроката. (Надо полагать, при просмотре натянуть на голову отечественные предохранители.) Лютики пока снисходительно слушают. Его фамилия им знакома, и хотя Степняк зубы им не лечил, зато они не читали его трилогию… Но это — пока. Скоро Степняк-Енисейский им надоест, и они начнут разносить зал.

За окном уже темно, но луна еще не вышла из-за угла. Наверно, пока я спал, прошел целый мертвый час, а дня мертвых часа днем — это бессонница до утра. «Как вы себя чувствуете?» — спрашивает Гланц, не отрываясь от бумаг. «Ничего, полегчало…» — «Странно, как это вы поддались гипнозу? Что вы на меня так смотрите?»

Читать его мысли не сложно, но если он в самом деле читает мои, то пусть позовет сюда ученую царицу этого дома. Я ей должен кое-что сказать… Не зовет. Сидит, пишет… Где же его хваленое ясновидение? Он даже не предвидит, что произойдет через десять минут… Леонард Христианович моложав, хотя ему под пятьдесят. На дьявола не похож… Куда ему! Это его послевоенное поколение ударилось в фантастику и падало с голубятен, наблюдая первый искусственный спутник Земли. Это странное, задумчивое, молчаливое поколение, уставшее от обещаний и вранья. Следующие уже горлохваты вроде Дроздова и Белкина. А у Гланца на лице застыло обиженное недоумение: дельфины так и не заговорили, тунгусский метеорит не нашли, снежного человека не поймали, на Марсе яблони не зацвели, летающие тарелки перед домом не сели… А так хотелось! В общем, Леонард Христианович у нас неудачник. Ему самую малость не хватило чувства юмора, чтобы его душа смогла совершить качественный скачок, выйти из детства и эволюционировать в