Октябрь 1917. Кто был ничем, тот станет всем - Вячеслав Никонов

Уралов застал то совещание, на котором согласовывалось обращение «К гражданам России!». Бонч-Бруевич подтверждал: Ленин «стал писать первую декларацию Октябрьской революции. Надо было писать кратко, сжато и все сказать в ней… Владимир Ильич быстро писал и перечеркивал и снова писал»[2913]. Первый абзац: «Временное правительство низложено. Государственная власть перешла в руки органа Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов — Военно-революционного комитета, стоящего во главе петроградского пролетариата и гарнизона»[2914]. Ситуация была такая, что ВРК, считали собравшиеся, действительно имел все основания объявить себя органом государственной власти. С этим спорить никто не стал.

Ленин пишет второй абзац, который обнаружат работавшие с оригинальной рукописью историки-архивисты: «В.-Р. Комитет созывает сегодня в 12 час. дня Петроградский Совет, принимая так. обр. немедленные меры для создания Советского правительства». Вновь разгорелись знакомые дискуссии: нельзя это делать до съезда Советов. Ленин остается в меньшинстве, и абзац снимается[2915]. Третий абзац и концовка после короткой дискуссии и небольшой коллективной правки принимаются: «Дело, за которое боролся народ: немедленное предложение демократического мира, отмена помещичьей собственности на землю, рабочий контроль над производством, создание Советского правительства, это дело обеспечено. Да здравствует революция рабочих, солдат и крестьян!»[2916] Ставятся дата и время — 10 утра.

Бонч-Бруевич: «Вскоре он закончил и прочел нам вслух это первое обращение к широким народным массам… Я сейчас же переписал обращение, дал его еще раз прочесть Владимиру Ильичу и отвез в типографию»[2917]. Текст обращения печатали листовкой-плакатом для расклейки на улицах, в тот день его уже опубликовала газета «Рабочий и Солдат».

«В известном смысле это заявление сильно забегало вперед, — писал Троцкий. — …Но руководители восстания — не историки, чтобы подготовить для историков события, они вынуждены забегать вперед. В столице Военно-революционный комитет был уже полным хозяином положения. В санкции съезда сомнений быть не могло. Провинция ждала инициативы Петрограда. Чтобы овладеть властью до конца, нужно было действовать, как власть»[2918].

Вдогонку свое воззвание выпускает Военно-революционный комитет, добавляя уже детали: «Революция восторжествовала! Заняты все вокзалы, телеграф, телефонная станция, почтамт. Зимний дворец и штаб выключены из телефонной сети. Взят Государственный банк. Зимний дворец и прилегающие пункты окружены… Временное правительство низложено». В следующем воззвании — «К тылу и фронту» — ВРК уже не просто сообщает, что правительство Керенского низложено и власть перешла в руки ВРК. Говорилось, что власть на местах переходит в руки Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. ВРК также предписал районным Советам упразднить должности комиссаров милиции и назначить на их место комиссаров по охране революционного порядка, передав под их руководство всю местную милицию[2919].

Луначарский извещает супругу: «Пишу утром 25. Фактически борьба за власть началась. Можно даже сказать, что в наступление первым перешел Керенский… Политически я, конечно, солидаризировался с большевиками. Для меня все ясно, что вне перехода власти к Советам нет спасения для России. Правда, есть еще выход — чисто демократическая коалиция, т. е. фронт: Ленин — Мартов — Чернов — Дан — Верховский. Но для этого нужно со всех сторон столько доброй воли и политической мудрости, что это, по-видимому, утопия…

Ну, поживем — увидим. Ждать недолго. Сегодня — завтра все должно решиться по трем точкам: 1) Либо Временное правительство победит целиком, тогда реакция, быть может, медленная, но верная. 2) Либо Петроградский Совет победит целиком. Тогда ряд спасительных революционных мер, но какая тяжесть ответственности, какие чудовищные трудности. 3) Либо 3-я линия: демократическая власть без цензорских элементов. Созыв Учредительного собрания при толковой оппозиции большевиков, может быть при участии их в общедемократическом правительстве. И тут трудности велики, но это — лучший исход»[2920].

Троцкий замечал: «Когда Военно-революционный комитет объявил около 10 часов утра правительство низвергнутым, размер запоздания не был еще ясен даже непосредственным руководителям операции. Подвойский обещал падение дворца «не позднее двенадцати часов. До сих пор по военной линии все шло так гладко, что ни у кого не было оснований сомневаться в этом сроке. В полдень обнаружилось, что осада все еще не укомплектована, кронштадтцев еще нет, между тем оборона дворца окрепла». Тогда прозвучит срок — 15.00, потом 18.00. «Осада дворца, благодаря своему затяжному характеру, стала не меньше, чем на двенадцать часов центральной задачей восстания»[2921].

Антонов-Овсеенко объяснял: «Но вот, что-то Дашкевич запаздывает: оцепления по Мойке из гвардейских частей еще нет. Кронштадтцы известили, что раньше 3 часов дня не смогут прибыть на транспорте»[2922]. С артиллерией Петропавловской крепости не заладилось. Благонравов обнаружил: «Крепость может стрелять только из пулеметов и винтовок: орудия, грозно стоящие на парапетах, для стрельбы не приспособлены и поставлены были исключительно для большего эффекта (стреляла только одна пушка, заряжаемая с дула и возвещавшая время). Нужно было подумать о том, чтобы достать орудия и их установить. После недолгих поисков на дворе арсенала мы нашли несколько трехдюймовых орудий, по внешнему виду нам, не артиллеристам, показавшихся исправными и годными к употреблению»[2923].