Октябрь 1917. Кто был ничем, тот станет всем - Вячеслав Никонов

Министр путей сообщения Ливеровский — человек профессионально четкий и пунктуальный — фиксировал все происходившее в тот день в Зимнем дворце в дневник. Керенский опять бросился в штаб, чтобы «взять на себя все распоряжения обороной»[2890]. «Подходы ко дворцу и к штабу совершенно никем и ничем не охранялись. Никаких сведений о высланных с Северного фронта эшелонах, хотя они должны были быть уже в Гатчине, не поступало. Начиналась паника. Переполненное с вечера здание штаба быстро пустело. Не успел я войти в штаб, как ко мне явилась делегация от охранявших дворец юнкеров. Оказалось, им большевики прислали форменный ультиматум с требованием покинуть дворец под угрозой беспощадных репрессий… В этих условиях было очевидно, что только действительное появление через самое короткое время подкреплений с фронта могло еще спасти положение! Но как их получить?! Оставалось одно: ехать, не теряя ни минуты, навстречу эшелонам, застрявшим где-то у Гатчины, и протолкнуть их в С.-Петербург, несмотря ни на какие препятствия»[2891].

Ливеровский фиксирует, что в 9 утра он назначает временным главой Временного правительства Коновалова и приказывает изыскать автомобиль для его поездки к войскам[2892]. Но быстро уехать ему не удалось. На реализацию этого спонтанного решения Керенскому понадобится еще пара часов, в ходе которых министр-председатель и члены его кабинета могли убедиться в отсутствии какого-либо своего контроля над гарнизоном.

Корреспондент «Дня» с утра в штабе округа. «С внешней стороны штаб имел следующий вид: на Морской, на Миллионной и на Мойке никаких патрулей, которые требовали бы удостоверений и пропусков… В передних комнатах полнейший беспорядок. Ворохи бумаги, сор, ящики из-под патронов, стоящие один на другом. Множество военных. Первое впечатление напряженной кипучей деятельности. При более внимательном взгляде оказывается, что это стадо без пастуха». Полковников «не способен отдать ни одного приказания, не имеет никакого определенного плана. Он бледен, нижняя челюсть трясется. Таковы личные впечатления от беседы с ним»[2893].

В 10 утра Левицкий докладывал в Ставку: «Части Петроградского гарнизона под влиянием бешеной агитации с одной стороны и в глубине души всеми силами стремящиеся не идти на позицию, перешли на сторону большевиков, из Кронштадта прибыли матросы и легкий крейсер. Разведенные мосты вновь наведены ими. Весь город покрыт постами гарнизона, но выступлений никаких нет. Телефонная станция в руках гарнизона. Части, находящиеся в Зимнем дворце, только формально охраняют его, так как активно решили не выступать; в общем впечатление, как будто бы Временное правительство находится в столице враждебного государства, закончившего мобилизацию, но не начавшего активных действий»[2894]. Троцкий по этому поводу заметит, что «образ Временного правительства, находящегося в столице враждебного государства», навсегда войдет в историю как лучшее объяснение октябрьского переворота»[2895].

В 10.15 утра в Ставку ушла телеграмма Полковникова: «Доношу, что положение в Петрограде угрожающее. Уличных выступлений, беспорядков нет, но идет планомерный захват учреждений, вокзалов, аресты. Никакие приказы не выполняются. Юнкера сдают караулы без сопротивления, казаки, несмотря на ряд приказаний, до сих пор из своих казарм не выступили. Сознавая свою ответственность перед страной, доношу, что Временное правительство подвергается опасности потерять власть, причем нет никаких гарантий, что не будет попытки к захвату Временного правительства».

Ставка тоже мало чем может помочь, кроме призывов. Духонин утром информировал части действующей армии, что «в ночь на 25 октября, под влиянием агитации большевиков, большая часть Петроградского гарнизона, не желавшая вовремя идти на позиции, примкнула к большевикам; остальная часть этого гарнизона заняла пассивное положение. Возмутившиеся против Временного правительства части Петроградского гарнизона выставили в городе свои посты. По приказанию главковерла к Петрограду двинуты войсковые части Северного фронта. Общеармейский комитет при Ставке в ночном заседании вынес резолюцию, осуждающую выступления в Петрограде большевиков, и высказался за поддержку Временного правительства».

Чуть позже Багратуни по телеграфу беседовал с Черемисовым, которому быстро все стало ясно.

— Сообщите, что у вас делается? — поинтересовался Главком Северным фронтом.

— В городе беспорядков нет, на улицах спокойная нормальная жизнь, но пехотные части никаких приказаний не исполняют, но и не выступают, даже наиболее послушные и дисциплинированные части сдают без сопротивления занимаемые ими караулы. Идет планомерный захват государственных и общественных учреждений — центральная телефонная станция, государственный банк и другие. Правительство лишено остатков власти и возможно покушение на захват самого правительства.

— А что делают казаки?

— Казаки в течение целой ночи, несмотря на ряд приказаний, полученных ими, не выходили, — отвечает Багратуни.

— Откуда не выходили?

— Не выходили из своих казарм.

— Следовательно, они отказывались исполнять ваши приказания?

— До сего времени они не исполнили.

— Хорошо, благодарю вас. До свидания»[2896].

История бегства Керенского окружена массой историй и легенд — от торжественного проезда по городу до переодевания в женское платье.

Разногласия начинаются с вопроса о том, на чем министр-председатель покинул столицу. Версия Керенского: «Я приказал подать мой превосходный открытый дорожный автомобиль. Беру с собой в дорогу, кроме двух адъютантов, еще капитана Кузьмина, помощника командующего войсками, и его штаб-офицера. Каким образом, я не знаю, но весть о моем отъезде дошла до союзных посольств. В момент самого выезда ко мне являются представители английского и, насколько помню, американского посольств с заявлением, что представители союзных держав желали бы, чтобы со мной в дорогу пошел автомобиль под американским флагом… С благодарностью принял это предложение, как доказательство внимания союзников к русскому правительству и солидарности с ним»[2897]. Но, похоже, никакого «моего превосходного открытого автомобиля» не было, а посольства вовсе не предлагали свои добровольные услуги.