Зеркало времени - Николай Петрович Пащенко

аэрокосмолёт МиГ. Далёкую стрельбу краткими залпами и одиночными и разрывы снарядов мы слышали ещё в аэропорту и были несказанно удивлены. Что за боевые действия на Богом забытых Алеутах? И никаких карьеров с полезными ископаемыми в горах мы здесь с воздуха не увидели. Что за взрывы?

В огромном ангаре компактный, приземистый, распластанный МиГ с единственным, как у циклопа, глазом во лбу — пилотской кабиной — показался мне издали, от самых ворот, несолидным, почти игрушечным. Я шла и с любопытством озиралась по сторонам. Когда мы приблизились к летательному аппарату, я снова взглянула на него и ощутила себя крохотным воробьишкой, от неожиданности встречи оцепеневшим перед гигантским хищным кондором. И обмерла в изумлении — какая диковинная громадина! От самолёта распространялись слабый запах керосина и еле уловимые флюиды порохового дыма. Под ним и на нём работали пять-шесть человек. Он, словно хищник, припал к земле, отслеживая малейшее движение жертвы, готовый к броску, подводящему черту под её судьбой. И восхитительно, и жутковато.

Из открытой кабины приветственно взмахнул рукой в обычном рабочем комбинезоне японский пилот, Хэйитиро. Об этом сказал Борис. Крохотная голова японца в громаде самолёта была без полётного шлема, но в наушниках. Он крикнул оттуда по-английски, что занят технологическими опробованиями и к нам не спустится. Под кабиной красовалась изображённая на борту МиГа стилизованная под птичье крылышко табличка и в ней надпись, обозначившая состав экипажа:

М-r Gоustov

Capt. Keegoutchee

И тут самолёт неожиданно для нас что-то запел внутри себя по-русски под музыку. Борис почему-то улыбнулся, а Джеймс поморщился и недовольно посмотрел куда-то рядом со Свенсоном. Свенсон нахмурился, решительно подошёл к самолёту и крикнул по-немецки:

— Hallo! Genosse Basсhlykoff! Hallo! Herr Oberst! Herr Professor! Knack-knack!..

МиГ неторопливо выпустил из-под брюха две разверстых пасти. Открылись тёмные туннели, почти в рост человека. По стенкам одного из них метался луч ручного фонаря.

— Посмотри, ты такого чуда не видела, — легонько тронул меня за руку возбуждённый Борис. — У него убирающиеся воздухозаборники. А профессор Башлыков, он внутри воздухозаборника, проверяет всякие настройки. Полковник в отставке, уже по возрасту.

Кто-то из техников подвёз стремянку, и по ней из воздухозаборника споро спустился невысокий, темноликий, почти как индиец, седой, с короткой военной стрижкой, человек в такой же рабочей одежде, как Хэйитиро и занятая у МиГа обслуга. Он вынул из кармана комбинезона и надел берет. Военные откозыряли, мы взаимно представились друг другу. Обо мне несколько коротких, но ёмких фраз сказал Миддлуотер, заинтересованный русским самолётом и с заметным опозданием принявший официальный непроницаемый вид. Профессор Башлыков, любезно улыбнувшись, слегка поклонился мне, пожал всем руки, а обрадованного неожиданной встречей Бориса ещё и сердечно обнял. Сказал своим негромким голосом, слегка над ним подшучивая:

— Не возомни, что меня соблазнили притащиться на край света из-за тебя, бывшего моего курсанта. Просто хочу ещё разок полюбоваться на твоё кольцо Меровингов. Привет тебе от старшего брата Ивана. Он деятель интересный, был недавно по делам в Москве, заглянул и ко мне. Так что, я в курсе твоей заграничной одиссеи… — Он не договорил, с видимым удовольствием обернувшись на разносящееся с эхом по пространству ангара топанье Миддлуотера, почти бегающего, задрав голову и заложив руки за спину, под всем русским самолётом.

— Шутите, мэтр? Покажу, Павел Михайлович, — не возражал Борис. — Оно отцово, сбереглось. За привет спасибо. Мистер Джеймс Миддлуотер отвечает за наш полёт в целом, техническую сторону доложите ему по-русски, он хорошо нас понимает и говорит. Потом пройду всю машину вместе с вами. Сюда прилетели только вы? А где академик Дымов? Ведь обычно прилетал только он, чтобы руководить, без фонарика и отвёртки в руках, как вы…

— Я ныне един в двух лицах. Как в советской песне при Брежневе, «за себя и за того парня». Американцы не дали визу Дымову. Имеют зуб на него. Не смешно ли, им первым нужен результат от полёта, и они же не пустили для его обеспечения Виталия Дымова… Ничего, сами справимся! Хорошо, что американскому генералу можно кое-что рассказать по-русски. В штатском я сначала принял его за вашего охранника, могутный лось. Почти для половины терминов у них в языке и слов-то нужных нет, пришлось бы использовать сплошные многословные описания.

Башлыков повернулся ко мне:

— Хочу поблагодарить вас, мисс Одо, похоже, это вы привезли с собой пристойную погоду. Климат здесь очень сырой, дожди лили декаду подряд, а вчера выпал первый снег.

Я понимающе улыбнулась в ответ на прозвучавшее ободрение, отошла на несколько шагов и снова стала осматриваться по сторонам, уже чуточку смелее. В авиационном ангаре я оказалась впервые в жизни. Меня поразила чрезвычайная насыщенность разнообразным техническим оборудованием и инженерным оснащением самого ангара вдоль всех его стен. Нет, всех его внутренних поверхностей, включая потолочные и, наверное, даже сложно устроенный и очень чистый пол. Рассматривать русский тёмно-синий аэрокосмолёт лучше бы всё-таки издали, потому что вблизи его элементы показались неожиданно громоздкими и грубыми. Но уйти и бродить одной по гулкому обширному пространству ангара я не решилась. Да, в общем, мне и незачем.

Миддлуотер нетерпеливо задал вопрос русскому профессору, и тот стал отвечать:

— Всё вооружение размещается внутри фюзеляжа, под ним крепятся прилегающие к нему конформные топливные баки, они без крайней необходимости не сбрасываются.

Вместо частично выгорающего при спусках с орбиты абляционного покрытия старых американских «Шаттлов» и советских «Буранов» на этом российском аэрокосмическом МиГе смонтированы борокерамопластовые панели двойной кривизны. Они обеспечивают плавно скругленные обводы нижней, донной части планёра самолёта — снижаясь из космоса, он погружается в постепенно уплотняющиеся слои атмосферы дном вперед, на очень больших углах атаки, как экспериментальный американский аппарат Х-31, и тормозится в полёте. Снаружи выполнено гладкое и стойкое термоизоляционное покрытие тёмно-синего цвета, оно наносится перед каждым полётом, После полёта к цели (к ней, при необходимости, первый спуск из ближнего космоса) покрытие частично выгорает и окраска светлеет. После второго спуска из космоса при возвращении к месту посадки покрытие почти сгорает, и самолёт становится серым, цвета титана, местами с потёками сажи.

Я повернулась к собеседникам лицом и, отдыхая, спокойно следила за происходящим. Интересен был темноликий русский профессор. Он почти не жестикулировал и говорил отчётливо, но негромко, как в микрофон на кафедре перед студенческой аудиторией. Миддлуотер проявлял жгучее любопытство, как мальчишка-школьник, но ни разу не дал оценок тому, что увидел на МиГе и услышал о машине от Башлыкова. Свенсон встал чуть в стороне от беседующей группы, как и подобает местному, хоть и небольшому, но боссу.