Дипломатия - Генри Киссинджер

В момент написания книги обширная Российская империя, создававшаяся на протяжении трех столетий, находится в состоянии распада — почти так же, как это было в период с 1917 по 1923 год, когда она оправилась, не прерывая своего традиционного экспансионистского ритма. Управлять в условиях падения приходящей в упадок империи — это одна из самых трудоемких задач дипломатии. Дипломатия XIX века замедлила процесс развала Оттоманской империи и предотвратила перерождение его во всеобщую войну; дипломатия XX столетия оказалась неспособной сдержать последствия развала Австро-Венгерской империи. Рушащиеся империи создают два типа напряженности: одну вызывают попытки соседей воспользоваться слабостью имперского центра, а другую — попытки самой приходящей в упадок империи восстановить свою власть на периферии.

Оба эти процесса протекают одновременно в государствах — преемниках бывшего Советского Союза. Иран и Турция стремятся повысить свою роль в Среднеазиатских республиках, где население в большинстве своем мусульманское. Но доминирующим геополитическим выпадом стала попытка России восстановить свое преобладание на всех территориях, прежде контролируемых Москвой. Под видом сохранения мира Россия стремится к восстановлению в любой форме русской опеки, а Соединенные Штаты, сосредоточив свое внимание на доброй воле «реформаторского» правительства и не желая заниматься геополитическими вопросами, до сих пор молчаливо с этим соглашаются. Они мало что сделали, чтобы обеспечить республикам-преемникам — за исключением Балтийских государств — международное признание. Визиты в эти страны со стороны высших американских официальных лиц довольно немногочисленны и редки; помощь минимальна. Действия российских войск на их территории или даже просто их присутствие редко оспаривается. Москва рассматривается де-факто как имперский центр, и именно так она сама себя и трактует.

Отчасти это происходит потому, что Америка воспринимает антикоммунистическую и антиимпериалистическую революции, происходящие на земле бывшей советской империи, так, как если бы они были явлениями одного и того же порядка. На деле же они действуют в противоположных направлениях. Антикоммунистическая революция получила значительную поддержку на всей территории бывшего Советского Союза. Антиимпериалистическая революция, направленная против господства России, весьма популярна в новых нерусских республиках и исключительно непопулярна в Российской Федерации. Это объясняется тем, что стоящие у власти российские группировки исторически трактуют свое государство в масштабах «цивилизаторской» миссии (см. седьмую и восьмую главы); подавляющее большинство ведущих фигур в России — независимо от их политических убеждений — отказываются признать крах советской империи или легитимность государств-преемников, особенно Украины, колыбели русского православия. Даже Александр Солженицын, когда пишет об освобождении России от дьявольского порождения в лице не желающих в ней оставаться инородцев, настаивает, чтобы под началом Москвы оставались основные части Украины, Белоруссии и населенной славянами почти половины Казахстана[1096], вместе составляющие почти 90 процентов прежней империи. На территории бывшего Советского Союза не каждый антикоммунист является демократом и не каждый демократ отвергает русский империализм.

Реалистичная политика признала бы, что даже реформаторское российское правительство Бориса Ельцина сохраняет российские войска на территории большинства советских республик — все они члены Организации Объединенных Наций — часто против конкретно выраженной воли их правительств. Эти вооруженные силы участвовали в гражданских войнах в ряде этих республик. Министр иностранных дел России неоднократно выдвигал концепцию российской монополии на миротворческую деятельность в «ближнем зарубежье», что неотличимо от попыток восстановить господство Москвы. На долгосрочные перспективы мира окажут влияние российские реформы, но краткосрочные перспективы будут зависеть от того, можно ли будет убедить российские войска оставаться дома. Если они вновь появятся вдоль границ прежней империи в Европе и на Ближнем и Среднем Востоке, историческая напряженность — сопровождаемая страхом и взаимными подозрениями — между Россией и ее соседями обязательно возникнет вновь (см. шестую и седьмую главы).

Россия вынуждена блюсти свои особые интересы, связанные с ее безопасностью в государствах, которые она называет «ближним зарубежьем» — в республиках бывшего Советского Союза, — в отличие от земель за пределами прежней империи. Но дело мира во всем мире требует, чтобы эти интересы были удовлетворены без военного давления или одностороннего военного вмешательства. Ключевой вопрос состоит в том, считать ли взаимоотношения России с новыми республиками международной проблемой, подчиняющейся общепринятым правилам внешнеполитической деятельности или это производное от российской практики одностороннего принятия решений, на которые Америка постарается повлиять, если вообще этого захочет, апеллируя к доброй воле российского руководства. В определенных районах — например, в республиках Средней Азии, которым угрожает исламский фундаментализм, — национальный интерес Соединенных Штатов, возможно, параллелен российскому, по крайней мере в той части, в которой речь идет о сопротивлении иранскому фундаментализму. Сотрудничество в этом плане будет вполне возможно до тех пор, пока оно не будет представлять собой некоего сценария возврата к традиционному российскому империализму.

В момент написания этой книги перспективы демократии в России все еще весьма неопределенны, неясно также, будет ли уже демократическая Россия проводить политику, совместимую с международной стабильностью. На протяжении всей своей драматической истории Россия оставалась себе на уме, отличаясь от всего остального западного мира. У нее никогда не было церковной автономии; она пропустила Реформацию, Просвещение, век Великих географических открытий и создание современной рыночной экономики. Лидеров, обладающих демократическим опытом, очень мало. Почти все российские лидеры — точно так же, как и в новых республиках, — занимали высокие посты при коммунистическом правлении; преданность плюрализму не является их приоритетом, первой жизненной потребностью, а может оказаться, эта приверженность вообще им несвойственна.

Более того, переход от централизованного планирования к рыночной экономике оказался болезненным, когда бы он ни предпринимался. Управленческий аппарат не имеет опыта рыночной деятельности и использования факторов стимулирования; рабочие растеряли мотивацию; министры никогда не задумывались относительно финансовой политики. Стагнация и даже спад почти неизбежны. Ни одной централизованно планируемой экономике еще не удавалось обойтись без болезненного обнищания на пути к рыночной экономике, при этом проблема усугублялась попыткой совершить переход одним махом, без подготовки, как рекомендовали многие американские экспертные советники. Недовольство той социально-экономической ценой, которую пришлось заплатить в переходный период, позволила коммунистам добиться существенных успехов в посткоммунистической Польше, Словакии и Венгрии. На российских парламентских выборах в декабре 1993 года Коммунистическая и националистические партии совместно получили почти 50 процентов голосов.