Валдар Много-раз-рожденный. Семь эпох жизни - Джордж Гриффит

Итак, он пересказал эту историю, и пока он говорил, я наблюдал за лицом Балкис, и, хотя она храбро и умело старалась скрыть бурю страсти и гнева, бушевавшую в ней, я видел (вы можете сами догадаться, с каким ужасом) ярость, ненависть и разочарованное зло, сверкающие в глазах, которые были бы глазами Илмы, если бы они не были также глазами Циллы, и оттенок стыда, поднимающийся к светлому челу, которое, казалось, было создано быть самим престолом чистоты.

Наконец, царь закончил, и по моему слову Цилла подняла дрожащие руки к голове, и в следующее мгновение вуаль и чепец упали на землю, и она предстала во всей красе перед единственной женщиной на свете, которая была так же прекрасна, как она.

Несмотря на правила поведения в присутствии царя, по огромной великолепной толпе, стоявшей вкруг трона, пробежал тихий ропот изумления, а придворные, солдаты и послы дружно устремились вперед, чтобы увидеть двойное чудо, воплотившееся перед ними в человеческом облике.

— Клянусь славой господней, такого чуда еще не видел ни один человек! — воскликнул Соломон, привстав с трона и на мгновение совершенно стряхнув с себя мирскую усталость.

Но ему и всем нам суждено было увидеть в следующее мгновение чудо еще большее, чем это, ибо, когда Балкиc встала, держась руками сзади за подлокотники трона, слегка раскачиваясь из стороны в сторону и стараясь заставить свои застывшие бледные уста произнести какие-то слова, которые не выдали бы ее ненависти и ее греха, Цилла оставила меня и, поднявшись на три ступени трона, упала на колени перед женщиной, которая послала ее на смерть и продала в рабство, и, протянув к ней руки, сказала на родном языке:

— Балкис, забудешь ли ты, как я простила, и да будет мир между нами?

Я никогда раньше не видел, чтобы кому-нибудь прощали обиду, и очень сомневаюсь, что кто-нибудь в этом зале тоже видел подобное, потому что в те дни единственным воплощением справедливости была месть. Я, слепец, видел только, что Цилла просила мира ради меня, но Мудрец понял больше, чем кто-либо из нас, потому что, когда Балкис наклонилась, чтобы поднять сестру, и поцеловала ее в лоб сладкими, лживыми губами, Соломон повернулся ко мне, давно непривычные слезы стояли в его уставших от мира глазах, и сказал голосом, дрожащим от воодушевления:

— Друг! Ты показал сегодня два чуда мне, человеку, который думал, что ему больше никогда не придется взглянуть на что-либо земное с интересом, и второе чудо из них — большее, ибо в последующие дни слава господня явится в таком обличье, и в нем ты, как я и сказал, найдешь ответ на свой вопрос.

Глава 10. Любовь, что смертельнее ненависти

Соломон вызвал двух провожатых и велел отвести меня с двумя живыми подобиями моей потерянной и, как я полагал, вновь обретенной Илмы из Зала суда в приватные покои дворца, потому что видел, что наша драма достигла такой стадии, на которой уже было нежелательно выставлять ее на обозрение публики. Итак, мы прошли от подножия трона через расступившуюся толпу изумленных и восхищенных стражников и придворных, через дворы и коридоры, пока наконец нас не ввели в одну из личных комнат царя и не оставили там одних.

Балкис не проронила по дороге ни слова, но как только нас оставили наедине, разразилась потоком горячих слез и, бросившись к ногам Циллы, стала молить ее о прощении за свое противоестественное преступление, которое, как она снова и снова клялась, она совершила под непосредственным управлением самого Иблиса.

Но она не успела зайти далеко со своими заклинаниями и уверениями, потому что Цилла, чьи добрые глаза наполнились куда более чистыми слезами, подняла и поцеловала ее, поклявшись, что никогда не позволяла себе поверить в то, что ее сестра могла совершить такую подлость в здравом уме, и что она всегда была уверена, что вина за это лежит не на ней, что все это — работа Иблиса.

Прежде чем улыбнуться такому прощению или усомниться в его истинности, вспомните, что это были времена, когда религия, ошибочная или нет, была реальна, и что вера в демонов была не менее сильна, чем вера в богов. Я, никогда не придерживавшийся ничего, кроме простой веры Армена, не знавшего зла, за исключением тех земных сил, победить которые можно силой меча, прочел в заверениях Балкис иной смысл. Но Цилла искренне простила ее по доброте своего сердца и глубине веры.

Их лица все еще были мокры от слез, когда она подвела сестру ко мне и велела взять ее за руку и соединить мое прощение с ее прощением. Я некоторое время молча переводил взгляд с одной на другую, потому что чем ближе я смотрел на них, тем лучше видел, как поразительно они были похожи. Заметив мое изумление, Цилла рассмеялась сквозь слезы, взяла мою руку и вложила в нее руку Балкис со словами:

— Воистину, мой господин должен хорошо относиться к нам обеим, ведь он не может отличить, кто из нас Балкис, а кто Цилла, и как я простила, так и он простит.

— Нет, Цилла, — возразил я, — твое прощение не оставляет мне ничего, что я мог бы простить. Кто я такой, чтобы злиться на зло, которое смыли все эти слезы любви? Как твои враги были бы моими врагами, так и твоя сестра, теперь, когда ты снова нашла ее, будет моей.

— Из того, что сказал мой господин, — вмешалась Балкис тоже улыбаясь, и улыбка Циллы была так точно подделана, что я тут же снова заблудился в лабиринте чудес, — похоже, скоро у нас в Сабее будут не две царицы, а царь, и боги справедливо накажут меня за мою вину. Ведь ты же знаешь, Цилла, что, согласно завещанию нашего отца, наш общий трон должен быть отдан той, которая первой найдет мужа, достойного править вместо него. Теперь ты нашла такого человека, и боги привели тебя к нему через грех, который я совершила против тебя. Таким образом, я справедливо наказана, причем слишком легко, потому что мое раскаяние и твое прощение наполнили мое сердце такой радостью, что в твоем счастье я буду счастлива больше, чем заслужила.

Эта приятная речь была произнесена так ласково и любезно, что все сомнения моего неискушенного сердца растаяли в свете сопровождавших ее ярких взглядов, так как прежде я никогда не видел зла в женском обличье, а кроме