Stargirl. Звездная девочка - Джерри Спинелли

Но она была чудесной.

В ней были элементы прежних речей, а также кое-что новое, как это утро. Ее слова порхали как бабочки от образа к образу. Она перепрыгивала с дальнего прошлого (Барни, череп найденного Арчи доисторического грызуна) к настоящему (Корица) и далекому будущему (смерть солнца). От обыденного (старик, сидящий на скамейке у Тюдоровской деревни и кивающий всем) до необычайного (недавно открытая галактика у края Вселенной). Она упомянула серебристые фургончики с обедом, дизайнерские этикетки и волшебные места, а когда сказала, что ее лучший друг позволил ее ручной крысе покататься у себя на плече, на глазах у меня выступили слезы. Это была беспорядочная смесь, нагромождение разных фактов, и все же ей каким-то образом удавалось связать их вместе, нанизать все эти разрозненные элементы на общую нить – тему одинокого пересмешника, поющего в пустыне. Она назвала свою речь «Должно быть, я услышала моа».

Зал был заполнен наполовину, в основном небольшими группами учащихся и родителей из разных школ. После того как один участник заканчивал, его группа поддержки приветствовала его свистом и возгласами одобрения, словно это могло как-то повлиять на мнение судей. Остальные лишь вежливо хлопали.

Когда закончила Сьюзан, мы, четверо, ограничились лишь скромными возгласами. Никакого свиста, никаких криков. Сдержаннее всего вели себя ее родители. Они улыбались и говорили «молодчина», но, казалось, удивились успеху Сьюзан не больше, чем она сама.

Когда взрослые отправились в лавку сувениров, я подошел к ней.

– Откуда ты взяла эту речь?

– Тебе понравилось? – просияла она.

– Конечно. Но за весь месяц я ничего похожего не слышал. Ты что, практиковалась тайком?

Ее улыбка стала шире.

– Не-а. Я и сама услышала ее в первый раз.

Я в изумлении уставился на нее. Постепенно до меня дошло.

– Погоди-ка. Ты хочешь сказать, что придумала ее этим утром?

– Я хочу сказать, что ее даже не пришлось придумывать. Она просто была. Мне оставалось только открывать рот и произносить слова.

Она вытянула обе руки и щелкнула пальцами:

– Вуаля!

Я смотрел на нее, открыв рот.

– А что ты будешь рассказывать сегодня вечером?

– Кто знает? – развела она руками.

Мы впятером пообедали в ресторане отеля. После подождали, пока Сьюзан переоденется. Она вышла из лифта в персикового цвета брючном костюме и продефилировала по фойе, красуясь перед нами. Потом села на колени матери и сказала:

– Его сшила моя швея.

Мы немного похлопали и проводили ее до автобуса.

На финал пригласили приходить всех желающих, так что зал был заполнен. Люди даже стояли в проходах. Школьный оркестр перед сценой сыграл воодушевляющий марш Филипа Сузы. Десять финалистов – из них семь парней – вышли на сцену и сели. Все они были хмурыми, нервными, застывшими словно манекены, кроме Сьюзан, которая наклонилась к уху участника рядом с ней. Он иногда кивал, но сидел, выпрямив спину и уставившись в одну точку, очевидно желая, чтобы она заткнулась. Родители Сьюзан понимающе усмехались, наблюдая за ее поведением, а я старался скрыть, что ревную.

Одни за другими участники вставали, долго шли к центру сцены и потом произносили свои речи. Всех приветствовали более или менее одинаковыми аплодисментами. Девочка из начальной школы в белом платьице с оборками вручала каждому букет роз – желтых для девушек и красных для парней. Если девушки прижимали свои розы к груди, то парни глядели на них так, словно это были гранаты.

Сьюзан выступала предпоследней. Когда объявили ее имя, она подпрыгнула со стула и буквально подбежала к микрофону. Сделав пируэт, она изящно поклонилась, помахала рукой так, словно мыла окно, и сказала: «Привет!» Публика, уже привыкшая к одеревенелым, напряженным участникам, отреагировала неуверенными смешками. Никто не знал, чего ожидать от этого необычного подростка – как и мы в первый день занятий. Некоторые самые смелые ответили «Привет» и тоже помахали руками.

Она не начала свою речь в обычном смысле слова. Не было никакого особенного вступления. Она просто стояла и говорила, как бы сама с собой, как если бы мы все были всего лишь креслами-качалками на крыльце ее дома. Публика продолжала бормотать, ее тихий гул поднимался к потолку; люди ожидали, когда она начнет. Гул угас, только когда стало понятно, что речь уже началась, и они ее пропускают. После этого в зале воцарилась абсолютная тишина. Я больше прислушивался к залу, чем к речи, и заметил, что в последние пять минут все едва дышали. Она закончила почти шепотом: «А вы слышите?» – и наклонилась, приставив сложенную чашечкой ладонь к уху. Полторы тысячи человек невольно подались вперед, прислушиваясь. Затем длились десять секунд полнейшей тишины. Потом она резко развернулась и пошла к своему стулу. По-прежнему никакой реакции. Что происходит? Она уселась, чинно сложив руки на коленях. И тут все как будто проснулись, одним махом и сразу. Мы все вскочили на ноги, захлопали, закричали и засвистели. Я почувствовал, что всхлипываю. Ликование было неистовым, словно на финальном матче чемпионата по баскетболу.

Она выиграла. Как и говорила.

Ей вручили серебряную табличку, которая под вспышками камер сверкала, словно звездная галактика. За сценой у нее взяли интервью две телевизионные группы, направив на нее яркие прожектора. Вокруг толпились незнакомцы, жители Финикса, громко приглашавшие ее приезжать на конкурс в следующем году и утверждавшие, что в жизни не слышали речи лучше. Ученики пихали ей под нос программки с просьбой поставить автограф. Все родители желали, чтобы у них была такая дочь, каждый учитель хотел видеть ее своей ученицей.

Она выглядела очень довольной и счастливой. Увидев нас, она крикнула и немного всплакнула. Потом обняла каждого по очереди, и мне показалось, что она вот-вот выдавит из меня весь воздух.

Когда мы вернулись в отель, все, казалось, уже знали об итоге конкурса: швейцар, менеджер за стойкой, служащие в фойе и в лифте. Она вдруг словно обрела некую волшебную силу – каждый, кто ее видел, начинал улыбаться. Мне казалось, что люди вокруг позабыли все слова, кроме «Поздравляю!».

Чтобы выплеснуть лишнюю энергию, мы прогулялись – побродили – по кварталу. Когда мы вернулись в отель, нас пригласили в ночной клуб, хотя мы со Сьюзан были еще несовершеннолетние. Мы пили имбирный эль и заказали халапеньо-попперсы, а потом танцевали под музыку кантри. С телевизионного экрана над баром сияло улыбающееся лицо Сьюзан. Танцплощадка стала единственным местом, где она согласилась на время расстаться со своей табличкой.

На следующее утро она проснулась первой и просунула под дверь моего номера газету «Аризона Репаблик» с ее фотографией на первой полосе. Я сидел на кровати и смотрел на нее; меня распирала гордость. Я прочитал статью. В ней ее речь описывалась как «чарующая, гипнотизирующая, мистически трогательная». Я представил, как разносчики газет швыряют номера из автомобилей к входным дверям домов по всей Майке.