Мясо - Джозеф Д'Лейси

Он наблюдал за Коллинзом, ожидая, что тот тоже расслабится. Он был уверен, что его великодушие, позволившее продлить Коллинзу последние минуты жизни, будет оценено. Но Коллинз, даже если и почувствовал это, виду не показал.

— Расскажи мне о том, как ты питался Господом, Коллинз.

— Что ты хочешь узнать?

— Я хочу понять, что это означает, если означает вообще. Мне интересно, как ты это делаешь.

Коллинз кивнул и на мгновение закрыл глаза.

— Ну, так что?

— Я не могу показать тебе. Именно тебе, тому, кто каждый день сотнями уничтожает Избранных в погоне за богатством и властью. С чего вдруг я стану делиться с тобой?

— Может, я изменюсь. Может, ты обратишь меня в свою веру.

Коллинз пристально на него посмотрел. Потом его лицо просветлело, и он рассмеялся. Магнус засмеялся вместе с ним — громко, раскатисто. Бруно поежился, ему было неуютно. Магнус не обратил на него внимания.

Странный, чересчур громкий смех резко оборвался.

— Ты действительно хочешь знать? — Глаза Коллинза снова впились в Магнуса, и в этом дерзком взгляде сквозило презрение к авторитету. — Думаю, не стоит тратить время, потому что я уже готов принять смерть. Я передал свои знания многим, но не все смогли ими воспользоваться, а ты из тех, кто меньше всего к этому готов. Наверное, для нас обоих будет лучше, если ты сейчас же приступишь к бойне.

— И ты больше не хочешь финального поединка?

— Это не так важно. Я только хотел донести до тебя свои идеи. В конце концов, не имеет значения, получилось у меня или нет. Я уже сделал свой выбор.

— Мы все к этому придем перед смертью, Коллинз. Поверь мне. А сейчас я хочу знать все. Я хочу знать, что ты рассказывал своим слушателям.

Коллинз закрыл глаза, оборвав невидимую нить, которая связывала его и Магнуса, несмотря на различие в статусе. Магнус воспользовался моментом, чтобы стряхнуть с себя магию его пристального взгляда. Ему хотелось слушать Коллинза, но он должен был оставаться сильным. И не пускать этого ущербного мессию в душу. Он наблюдал за Коллинзом и ожидал, пока тот насладится театральной паузой. Казалось, он не дышал. Магнус присмотрелся внимательнее, пытаясь разглядеть хотя бы малейшее движение его ребер и сухощавой грудной клетки. Но ничего не было. Значит, он умеет задерживать дыхание, подумал Магнус, ну и что с того, черт возьми?

Коллинз открыл глаза.

— Прежде всего тебе необходимо знать, что кругом ложь. Город, книга, «Велфэр». Все это бессмыслица. Как корсеты, безделушки, макияж, лак для волос, к которым прибегает обыкновенная женщина, пытаясь выглядеть привлекательной. Она подводит глаза, наносит тушь на ресницы, чтобы сделать притягательным взгляд, сушит волосы феном, начесывает их, чтобы сделать их пышными, накладывает пудру и румяна, чтобы бледные впалые щеки выглядели здоровее и округлее. Чтобы придать выразительности тонким и несексуальным губам, обводит их карандашом и красит помадой. Надевает нижнее белье «на косточках», пытаясь вылепить фигуру из бесформенного теста. Плотный бюстгальтер поднимает обвислую грудь, подкладные подушечки делают ее пышной. Высокие каблуки удлиняют ноги. Духи маскируют запахи тела, мятные пастилки освежают дурное дыхание. Убери все это, и останется то же самое, что и в твоем городе: бедность, уродство и пошлость.

— Похоже, ты очень хорошо изучил женщин Эбирна, должен заметить, — со смехом сказал Магнус. — Через меня прошли сотни женщин, и я с разочарованием убедился в том, что многие подходят под твое описание.

— Все они пользуются косметикой, созданной на основе твоей продукции. Так что ты тоже часть великого обмана.

Чувство юмора у Коллинза было своеобразным, каким-то избирательным. И Магнус никак не мог в этом разобраться. Коллинз смеялся над перспективой собственной смерти и злился на легкомысленные реплики Магнуса. Но в том, что ему будет не до смеха, когда придет время физической расправы, Магнус не сомневался.

— Продолжай, — поторопил его Магнус.

— Если вернуться к тому, с чего все начиналось…

— Постой, Коллинз. — Магнус жестом остановил его. Ему не хотелось, чтобы Бруно услышал то, что должно было прозвучать. — Бруно, развяжи его. Дай ему стул и какое-нибудь одеяло, что ли.

— Сэр?

— А сам подожди там, в коридоре, пока я не позову тебя.

— Но что, если…

— Отставить, Бруно. Делай, что я говорю.

Верзила наклонился, чтобы снять с рук Коллинза стягивавший их кожаный ремень.

— Мне и так удобно, — заметил Коллинз. — Мне ничего не нужно.

— Ты в моей власти, сынок, и будешь делать то, что тебе велят.

Бруно вышел из кабинета и вернулся с побитым молью одеялом.

— Это лучшее из того, что ты смог найти? — с недовольством спросил Магнус.

— Прошу прощения, сэр, я подумал…

— Исчезни, Бруно. Но не уходи далеко.

Когда Бруно ушел, Магнус принес из угла кабинета деревянный стул с прямой спинкой и поставил его рядом с Коллинзом.

— Устраивайся, — сказал он. — Только не привыкай к комфорту.

Коллинз, обернув одеялом нижнюю часть тела, уселся на стуле, сложив ноги по-турецки, и положил руки на колени. Магнус покачал головой. Мужчина был и впрямь гуттаперчевый.

— Есть вещи, которые не предназначены для чужих ушей, — сказал Магнус.

— Поверьте мне, мистер Магнус, многие уже слышали все это. Слышали, поверили и испытали на себе. Город меняется. Мир меняется.

— Сомневаюсь. Если и меняется, то не из-за какого-то замухрышки вроде тебя. Ты проводил свои тайные сборища и, возможно, сумел переубедить горстку слабовольных людишек, но остальные, все мы, забудем твои слова и пойдем дальше. К тому времени, как я доем твое мясо, высосу мозг из твоих костей, а потом испражнюсь всем этим, ты уже станешь историей. Никто тебя и не вспомнит.

— Писать историю — очень важное дело, не спорю. Написанная история, как и любое написанное слово, это то, чему люди верят и что помнят. Правда это или ложь, уже не важно.

— А ты не так глуп, как я думал.

— Я величайший глупец на этом свете, — сказал Коллинз. — Я всегда следовал зову внутреннего голоса, который подсказывал мне, что делать. Из-за этого голоса я обрек себя на преждевременную и мучительную смерть. Этот голос никто другой не слышит и не может доказать его существование. Даже я. Но вот что я вам скажу, мистер Магнус, глупость — приятное состояние. Вы видите во мне человека, который готов распрощаться с жизнью ради того, чтобы доказать какую-то мелочь в рядовом споре, но большей свободы и радости я в жизни не знал. — Коллинз усмехнулся сам себе в порыве одному ему ведомого удивления и продолжил: — Я хочу сказать, что вот я сижу здесь и знаю, какая участь меня ждет. Я знаю, что произойдет с вами и городом. А вы, мистер Магнус, не знаете. И даже если я сейчас пойду против собственной воли и расскажу вам, что надо делать, предупрежу вас, вы все равно не послушаете меня и ничего не поймете. Это судьба. Я могу говорить вам все, что захочу, могу поведать вам все нюансы своей миссии, а вы все равно совершите ошибки, уготованные вам судьбой. — Коллинз снова рассмеялся. — Вы даже не представляете, как я сейчас счастлив. Даже под угрозой ножей ваших костоломов. Я с радостью отдаю себя, чтобы другие обрели свободу. Вы могли бы присоединиться к ним, если бы захотели, но я не думаю, что вы это сделаете.