Суперканны - Джеймс Грэм Баллард

— Я вижу, вам это место не очень-то нравится.

— Я его обожаю. — Она сделала знак официанту, заказывая еще выпивку. — Я здесь получаю в три раза больше, чем в Лондоне, тут сумасшедшие льготы, у меня великолепная квартира в Марина-Бе-дез-Анж. И все игры, в какие мне хочется играть.

— Здесь есть какие-то игры? Спортивные клубы пусты.

— Я о других играх. — Она впервые посмотрела на меня с настоящим любопытством, ее глаза обшаривали мой спортивный твидовый пиджак. — Бывают игры сосем другого рода.

— Похоже, вовсе нешуточные.

— Так и есть. В «Эдем-Олимпии» играют только в серьезные игры.

— Тот, кто подвез меня до Канн, кажется, тоже об этом говорил.

— Ален Делаж? Вы с ним поосторожнее. Он похож на робкого бухгалтера, но на самом деле — типичный садист с анальным уклоном.

— Похоже, вы хорошо его знаете. Вы были любовниками?

— Вряд ли. В моем вкусе больше его жена, но она изображает из себя недотрогу. Вот в чем беда «Эдем-Олимпии» — тут не помнишь, с кем у тебя был секс. Как в Марбелле или… на Мейда-Вейл.

Она козырнула моим лондонским адресом, дружески намекая на то, что ей известно обо мне больше, чем я думаю. Но теперь я был уверен, что Франсес Баринг не работает на Цандера и ни на кого другого в «Эдем-Олимпии». По каким-то известным ей одной причинам она устроила нашу случайную встречу, а теперь делает вид, будто флиртует со мной, сомневаясь, стою ли я всех этих трудов. На свой колючий манер, опасаясь, что получит от ворот поворот, она тянулась ко мне. Я чувствовал, что ей нужна моя помощь, но, прежде чем добраться до сути дела, она долго будет бродить вокруг да около. Я уже начал чувствовать к ней расположение — к ее острому язычку и недоверчивым глазам, к обороту, которым она непринужденно пользовалась, чтобы официанты знали свое место. Наконец-то я встретил человека, который был напрямую связан с Дэвидом Гринвудом и не боится говорить то, что думает.

— Вы хотели поговорить о Гринвуде, — напомнил я ей. — Вы его хорошо знали?

— Мы встречались на официальных мероприятиях, на торжественных церемониях по успешному завершению проектов. Он был одинок и не отдавал себе в этом отчета. Но вы знаете, что это такое.

— Разве я одинок?

— А разве вы не хромаете тут целыми днями? — Она стряхнула пепел своей сигареты с моего рукава и, казалось, была чуть ли не исполнена сочувствия ко мне. — Бедняга, я за вами наблюдала.

— Франсес… а не мог эти убийства совершить кто-нибудь другой? Что, если Дэвида подставили? Молодой доктор из Англии…

— Нет. — Она обводила бар глазами в поисках официанта, чтобы заказать еще одну порцию, но говорила со всей определенностью. — Их Дэвид убил, тех семерых во всяком случае.

— А заложники?

— Сомневаюсь. Маловато доказательств.

— Каннская полиция утверждает, что они были застрелены в гараже. Все это принимают как и версию умопомешательства.

— Идеальное алиби. — За соседний столик уселись два пожилых врача-американца в тренировочных костюмах, и она понизила голос. — Еще бы чуть-чуть и все получилось. Дэвид почти уничтожил «Эдем-Олимпию». Корпорации отозвали отсюда огромные вложения. Нам пришлось заново проводить переговоры по сдаче в наем помещений, снизить арендную плату и предложить скидки, которые на самом деле были взятками. Кому уж тут дело до двух-трех убитых шоферов?

— И все равно, что-то тут происходит. Нет, не заговор, даже не укрывательство преступления. Дэвид, возможно, и убил этих людей, но никто не знает почему. — Я вытащил из нагрудного кармана копию списка и положил ее пред Франсес. — Вы узнаете эти имена?

— Все. — Она пробежала лакированным ноготком по колонке, отмечая клевками фамилии мертвецов. — В основном всякой твари по паре.

— Я извлек его из компьютера Дэвида. Я думаю, это список будущих жертв.

— Возможно. Здесь даже Уайльдер Пенроуз есть. Молодец Дэвид — смерть психиатрам.

— Вам не нравится Пенроуз?

— Он очарователен — на свой брутальный манер. Для него «Эдем-Олимпия» — громадный эксперимент. Вы только послушайте все эти его рекламные речи о первом интеллектуальном городе, о лаборатории идей для будущего. Он ко всему этому относится серьезно.

— А вы — нет?

— Конечно, нет. Мы авангард новой всемирной аристократии… Пенроуз был бы потрясен, если бы узнал, что один из его любимых учеников собирался прикончить его после завтрака.

— Не думаю, что он будет с этим спорить.

— Конечно, не будет. Он будет польщен. — Она просматривала имена. — Роберт Фонтен — он был очень обаятельный. Настоящий валлонец. Любил Клови Труийя{47} и всех этих монашек, как их шпарят раком. Ольга Карлотти — директор по кадрам. Не повезло. Она была некоронованной королевой «Эдем-Олимпии». Расчетливая, обворожительная лесбиянка.

— Вы уверены?

— Нашли чему удивляться! Она могла отбирать себе лучшее из младшего персонала. Ги Башле, глава службы безопасности. Невероятный развратник, огромная потеря. Ему часто требовалась надежная крыша для частных детективов, которых он привозил из Марселя. Любил глазеть на мои ноги. — Франсес вернула мне список. — Печально, не правда ли? Сегодня вы делаете гнусные предложения персоналу, а завтра видите, как ваши мозги растекаются по столу…

— Вы слышали выстрелы?

— Вообще-то нет. Заработала сигнализация, все лифты остановились. Я поразилась тому, сколько дверей заперлись автоматически. Дэвид забрался на крышу автомобильной парковки рядом с нашим зданием.

— А потом?

— Ну, тут в дело вступила служба безопасности.

— Значит, Дэвид знал, что обречен, — и вернулся на виллу?

— Наверно. — Франсес уставилась на костяшки своих пальцев. — Дэвид был очень славным. Печально, что «Эдем-Олимпия» изменила его.

— Как изменила?

— Так, как она всех изменяет. Люди расстаются со своим прежним «я»… — Она нахмурилась, взглянув в зеркало пудреницы на свои раскрасневшиеся щеки, и взяла счет. Ей вдруг стало здесь невтерпеж, и она сказала: — Здесь, в Антибе, есть англоязычная радиостанция — «Ривьера ньюс». В июле у них была специальная программа. Журналист прошел маршрутом смерти. Позвоните им.

Мы спустились вниз. Франсес раскачивалась перед демонстрационными стендами, и я понял, что мы слегка пьяны, хотя и не из-за двух стаканчиков вина.

Франсес остановилась перед манекенами в их ортопедической сбруе.

— Все эти латы — вы бы в них могли заниматься любовью?

— А вы?

— Может быть, стоит попробовать. А почему бы и нет?

— Я после той катастрофы носил скобу на колене. Она мою сексуальную жизнь ничуть не разнообразила.