Он уже идет - Яков Шехтер

– Ну что вы, ребе, я же только спросил. Как скажете, так я поступлю. Кому, как не вам, знать, что я всегда слушался раввинов и законоучителей!

– Знаю, знаю, как ты их слушался, – ответил ребе Михл.

Глава пятая

Тайны супружеской жизни

В первые недели после свадьбы Зяма не мог заснуть до утра. Сказывалась многолетняя привычка бодрствования. Но главное – происходящее между ним и женой приводило бывшего поруша в величайшее возбуждение. Короткие минуты близости словно втыкали в его тело тысячи иголок. Он не мог ни лежать, ни сидеть, ни даже спокойно стоять.

Зяма выходил на крыльцо и, расхаживая взад и вперед, смотрел на крыши ночного Курува. Облитые лунным светом, они влажно блестели, напоминая Зяме черные глаза жены.

А может, это ему лишь казалось, ведь в душе играла райская музыка, а перед глазами плавали цветные круги. До сих пор Зяма был бесконечно далек от земных радостей, центром и смыслом его жизни была духовность, учение Торы, служение Всевышнему. Близость с женой оказывала на него оглушающее воздействие. Он и представить не мог, будто способен испытывать нечто подобное, что в мягком женском теле кроется источник столь невероятного наслаждения.

Однако через месяц возбуждение стало спадать, а спустя полгода полностью отпустило бывшего поруша. И за это время Зяма понял, что ворота учения для него закрылись.

Во-первых, теперь по ночам он боялся оставаться один. Вдруг снова заявится Самуил-Самаэль вместе с дочкой? Ведь ребе Михл предупредил: связь с демоницей не разорвана и по бесовским законам Махлат считает себя законной женой Залмана.

Она, конечно, могла считать все, что взбредет в ее бесовскую голову, – теперь у Зямы была настоящая, перед Богом и людьми, жена Броха. И во-вторых, а может быть – как раз во-первых, этой настоящей жене вовсе не улыбалось проводить одинокие ночи в холодной постели.

От пожилых родителей Зяма, не задумываясь, уходил на учебу каждую ночь, а молодую жену закон предписывал радовать, то есть, называя вещи своими именами, ублажать в постели, особенно в течение первого года.

И тут он столкнулся с серьезной проблемой. Будучи человеком богобоязненным, ученым и обстоятельным, Зяма капитально посидел над книгами по еврейскому закону, пытаясь разобраться, какие именно действия скрываются под словом «ублажать» и в какой последовательности их предписывается производить. Книги изъяснялись невнятно, отделываясь туманными намеками, ничего конкретного не объясняя. Комментаторы напирали на законы скромности и советовали заниматься этим как можно меньше.

Недоумение Зямы росло и достигло пика, когда он натолкнулся на прямое описание поступков одного праведника. О том говорилось, будто он делал это с такой поспешностью, словно лежал на раскаленной сковородке.

«Тогда почему это называется ублажением, – в полной растерянности думал Зяма, – и какую радость может ощущать женщина, если муж относится к ней, точно к раскаленной сковороде?»

Вообще-то все книги завершали свои предписания настойчивой рекомендацией обратиться к сведущим людям. Предполагалось, будто в каждом месте, где живут евреи, обязательно отыщется дока, способный рассеять туман невежества и сомнений.

И действительно, был в Куруве один старичок, наставлявший молодых парней перед женитьбой. Поскольку у Зямы и Брохи обстоятельства выдались необычные, времени на подготовку к свадьбе попросту не осталось. Все пришлось делать наспех, через пень-колоду, обойдя вдумчивое приуготовление к столь серьезному шагу.

В первую ночь пришлось справляться самим, без наставлений, ведь добраться до старичка Зяма не успел. Но, предварительно полистав книжки, он решил действовать подобно тому самому праведнику.

Утром он честно признался себе, что мягкое, сладкое тело Брохи от волнения действительно было очень горячим, однако вовсе не походило на раскаленную сковороду.

Он тоже волновался. До дрожи, до озноба, до полного смятения чувств. Когда Броха ложилась в постель и, призывно посверкивая глазами, молча ждала его прихода, Зяму начинало колотить.

– Ну что ты, что ты, что? – успокаивающе приговаривала жена, гладя его по плечам и груди, но от ее прикосновений Зяма вообще терял голову. Такого взрыва чувств, такой бездны наслаждения он никогда не переживал, и, судя по всему, Броха испытывала то же самое.

«Почему поменьше? – удивлялся поутру Зяма, когда с лучами солнца к нему возвращалась способность здраво рассуждать. – Вот же оно, счастье, не украденное, не идущее вразрез с заповедями. Настоящее, законное, полноправное счастье, радость для меня и для Брохи. И его нужно побольше, а не поменьше!»

Это говорили чувства, однако тренированный, отточенный ум талмудиста немедленно выставлял перед мысленным взором Залмана пару-тройку весьма убедительных возражений. Прожив в разрыве между разумом и сердцем несколько недель, Зяма отправился к старичку за наставлениями.

От него он вышел злой, но спокойный. Выяснилось, что наставления не предусматривали ничего нового, до всей этой несложной премудрости они с Брохой успели добраться самостоятельно. Практические советы старичка годились ничего не знающему юноше перед свадьбой. Однако для человека с месячным стажем семейной жизни они были бессмысленны. К заповеди ублажения жены Зяме добавить было нечего, и это успокаивало.

Злило другое: старичок давно забыл, каково быть молодым парнем в постели с молодой женой. Его советы подходили ангелам или полным праведникам, мысли которых были направлены исключительно на Божественное. Обыкновенному человеку они представлялись удавкой на шее зарождающейся любви. Подумав и взвесив, Зяма решил выкинуть из головы наставления старичка.

«Хватит с нас устрожений, четко прописанных в книгах, – решил он. – Обо всех других ограничениях и запретах я начну думать лет через пять после свадьбы».

Чем заняться еврею, если ворота учения для него закрылись, а молодая жена ждет не только любви, но и денег для покупки еды, ведения дома, одежды и украшений? Не успели закончиться семь свадебных пиров, как Зяма принялся искать парносу, достойный заработок. К его изумлению, работа отыскалась моментально. Вернее, она сама пришла к нему в дом в лице реб Гейче.

– Итак, юноша, – произнес владелец винокуренного заводика, степенно усаживаясь на лавку. – Чем ты намерен сейчас заняться?

Броха быстро поставила на стол свежеиспеченный медовый пряник и бросилась готовить чай. Приход реб Гейче застал молодую пару врасплох.

– Ищу парносу, – ответил Зяма. С ребе Гейче они были давно знакомы, тот посещал урок для работающих прихожан, который вел Залман. Большинство курувских евреев с утра разбегались по своим делам, но после вечерней молитвы не спешили домой на ужин, а задерживались в синагоге на час-полтора. Кто два раза в неделю, кто три, а особо заядлые – каждый день. Владелец винокурни был из заядлых.

– Очень правильное и похвальное решение, – произнес реб Гейче, не