Леди мира. Автобиография Элеоноры Рузвельт - Элеонора Рузвельт

и в весенние месяцы 1917 года мы с мужем все меньше и меньше интересовались общественной жизнью, за исключением тех случаев, когда ее можно было назвать полезной или необходимой для предстоящей работы. Опять же, Франклин часто приводил людей домой на ужин, чтобы просто поговорить с ними, и мы принимали у себя определенных людей из других стран, дабы познакомиться с теми, с кем предстояло иметь дело.

Спустя несколько напряженных недель я услышала, что президент собирается выступить перед Конгрессом с предварительным объявлением войны. Все хотели услышать эту историческую речь, и Франклин с большим трудом нашел мне место. Я слушала, затаив дыхание, и вернулась домой, наполовину ошеломленная ощущением надвигающейся перемены.

Войну объявили 6 апреля 1917 года, и с тех пор люди в правительстве работали с утра до поздней ночи. Женщины в Вашингтоне перестали наносить визиты. Они сразу же начали организовываться для удовлетворения необычных требований военного времени. Миссис Борден Гарриман созвала собрание, чтобы сформировать мотокорпус для работы Красного Креста. Я присутствовала на нем, но в то время не умела водить машину, поэтому решила, что это мне не подходит.

Работу организовали в полной мере только к следующей осени, но я присоединилась к столовой Красного Креста, помогла миссис Дэниелс создать военно-морское отделение Красного Креста и начала раздавать бесплатную пряжу, предоставленную Военно-морской лигой.

Той весной я была очень занята, развлекая членов иностранных миссий, которые продолжали приезжать в нашу страну, чтобы обсудить сотрудничество с союзниками. Мистер Бальфур прибыл с миссией из Англии за три дня до французов. Это была тихая, ничем не примечательная миссия, но с ним приплыли люди, которые служили на фронте и были ранены. Иногда они находили дорогу к нашему дому.

С первой французской миссией 25 апреля 1917 года в США прибыл маршал Жоффр и бывший премьер Вивиани.

Двоюродный брат Франклина, Уоррен Роббинс, был в то время прикомандирован к Государственному департаменту, и ему поручили сопровождать французскую миссию. В Вашингтоне их приветствовала огромная толпа, и Жоффра, который был героем стояния на Марне, повсюду встречали с великим энтузиазмом. Люди знали, что солдаты называли его «папа Жоффр», и его внешность так подходила к этому имени, что местная толпа часто так его и приветствовала.

Вивиани оказался не самым приятным человеком, но зато блестящим оратором. В партии было, конечно, много людей, и больше всего мне нравился подполковник Фабри, известный как «Синий дьявол Франции». До и после войны он был редактором газеты, мягким, тихим человеком, которому это прозвище казалось едва ли подходящим. Тяжело раненный много раз, он испытывал постоянную боль, пока находился в Вашингтоне.

До нашего вступления в войну многие глупцы вроде меня говорили, что от нас понадобятся только финансы и что задействуют только флот. Но когда мы вступили в войну, первая просьба французской миссии состояла в том, чтобы некоторых американских солдат отправили во Францию в июле, а не в октябре, как планировало наше правительство. Аргументировали это тем, что наши союзники устали и вид новой формы и свежих солдат на фронте восстановит их боевой дух.

Я очень хорошо помню поездки из Вашингтона в Маунт-Вернон на «Сильфе», особенно первую поездку с мистером Бальфуром, маршалом Жоффром и премьером Вивиани. Секретарь, миссис Дэниелс, мой муж и я вместе с другими членами Кабинета сопровождали их, чтобы возложить венок на могилу Джорджа Вашингтона. Это было торжественное событие, и когда мы собрались вокруг открытой железной решетки гробницы, каждый произнес речь. Как странно, наверное, было мистеру Бальфуру почтить память человека, отнявшего у метрополии несколько весьма прибыльных колоний, но он повел себя вежливо и достойно.

Только когда на лужайке в Маунт-Верноне ему рассказали историю о том, как Джордж Вашингтон перебросил серебряный доллар через Потомак на другой берег, его глаза блеснули, и он ответил: «Мой дорогой сэр, он совершил еще больший подвиг. Он швырнул соверен через океан!»

Сразу после объявления войны дядя Тед приехал в Вашингтон, чтобы предложить свои услуги президенту. Большая группа людей хотела пойти вместе с ним на фронт. Дядя считал, что может с легкостью собрать дивизию, и в ней будут многие из лучших офицеров армии, которые захотят служить под его началом, такие как генерал Вуд, старые «Мужественные всадники» и американская молодежь. Дядя Тед не мог смириться с мыслью, что его сыновья уйдут, а он останется один. Он утверждал, что достаточно силен и способен сражаться в этой войне так же, как в Испано-американской, и раз он призывал народ встать на сторону союзников, то хотел быть одним из первых, кто вступит в армию.

Во время этого визита он гостил у своей дочери Элис Лонгуорт, а я отправилась повидаться с ним вместе с Франклином. Хотя дядя Тед был добр к нам, как и всегда, его мысли целиком поглотила война, и он вернулся в печальном настроении, побывав у президента Вильсона, который не сразу принял его предложение. Думаю, по уклончивости собеседников он понял, что ему откажут.

Мне совсем не хотелось, чтобы он расстраивался, но все же я испытала огромное облегчение, узнав, что предложение дяди Теда представили генералу Першингу и Военному министерству, которые посчитали серьезной ошибкой включать в одну дивизию столько людей, способных войти в несколько других дивизий в качестве офицеров. Дядя Тед, конечно, делал все возможное, чтобы уехать за границу, но чувствовалось, что из-за высокого положения и возраста ему будет неразумно находиться в Европе. Я думаю, это решение было горьким ударом, от которого он так и не оправился.

В то лето я мало работала над военными делами, кроме неизбежного вязания, за которое бралась каждая женщина и которое вошло в привычку. Для всех вязание было первоочередной задачей дня.

Военно-морское министерство так тесно сотрудничало с Англией и Францией, что мой муж почти не выезжал из Вашингтона, а я ездила туда и обратно. Он приезжал на короткое время на побережье штата Мэн. Было решено отказаться от лодки, которой мы всегда пользовались в Кампобелло, и «Полумесяц» продали, к большому сожалению мужа и свекрови. Последняя питала к ней сентиментальную привязанность из-за того, с каким удовольствием на ней плавал ее муж.

Моему брату Холлу, который в то время работал в компании General Electric в Скенектади, запретили вступать в армию по правилам, согласно которым ему нельзя было заниматься чем-либо, кроме авиации, если он отвечает за производство военных материалов на заводе компании General Electric. Он был так близок к дяде Теду и его семье, что, когда все мальчики записались в добровольцы, посчитал, что должен к ним присоединиться. Он ускользнул с работы под предлогом, что хочет навестить дядю, и 14 июля они с Квентином Рузвельтом отправились на службу в единственные войска, доступные Холлу, – в авиацию.

Думаю, что и Холл, и Квентин заучили таблицу для проверки зрения, потому