Ассимиляция - Джефф Вандермеер

Никаких таких идей, мыслей и впечатлений, отвечаешь ты ей. Просто журналы, и все. Потому что ты не хочешь возвращаться туда, не хочешь вспоминать конец своего путешествия и то, что случилось на маяке. Уитби сломался на самом верху, в фонарной комнате, травма, которую он получил, вытеснила воспоминания о том, что произошло в зоне топографической аномалии. «Там такая тишина, ни звука. Вообще ничего. Никаких предупреждений. А у меня за спиной вдруг возникла стена из плоти и прошла через меня насквозь. Длилось это несколько секунд, а потом исчезло».

Твой рассказ закончен, Северенс улыбается и говорит:

– Скорее всего, мы поместим все это в файл под названием «ничего не произошло» и двинемся дальше. И если так, ты должна быть благодарна Лаури.

Она кладет тебе руку на плечо, словно добавляя: «И не забудь, я тоже помогла». Она говорит, что ты можешь оставить у себя Уитби, если он неофициально пройдет тест на психологическую адекватность, которую ты лично помогала проводить в Центре. Но – «Помни, ты за него отвечаешь. Несешь личную ответственность». Она говорит с тобой, словно с ребенком, разрешая ему оставить щенка или котенка. Лаури сам подберет нового командующего пограничным отрядом, и тот будет докладывать и подчиняться только Лаури и Северенс, а стало быть, как выразился Лаури: «Ты, или Уитби, или любой другой сукин сын, которому взбредет в голову прорваться на ту сторону, будет вынужден перед этим хорошенько подумать».

Обмен несколькими ничего не значащими любезностями, и она выходит столь же стремительно, как и вошла. Ваша встреча была столь коротка, что ты не можешь не задаться вопросом: зачем она вообще приходила, какие еще дела у нее здесь с Лаури? Может, она попала в ловушку или, наоборот, на крючке оказался Лаури? Какие вообще у этой парочки могут быть общие цели? Ты пытаешься припомнить точную дату, когда Северенс появилась в Южном пределе. Перебираешь в уме список ее задач и обязанностей, вспоминаешь, где она тогда была. И приходишь к выводу, что какая-то часть этой головоломки тебе сейчас недоступна, но ты во что бы то ни стало должна восполнить пробелы.

Лаури все еще здесь, в центре своей секретной штаб-квартиры, стоит и смотрит на море, и тут начинает валить снег – такими крупными хлопьями, что трава, плавучие мины, узенькие тропинки быстро покрываются белой пеленой. Гуси и чайки, которым плевать на твои с Лаури планы, ищут укрытия, толпятся подле фальшивого маяка, обманутые копией так же, как члены экспедиции – оригиналом. Но Северенс где-то там, идет по камням, косится на воду. Говорит по телефону, но Лаури не видит ее – он видит лишь свое отражение в зеркале, а она словно застыла в его силуэте, как во льду.

Но вот Лаури оживает, начинает расхаживать перед стеклом, бьет себя кулаком в грудь.

– Вот чего я хочу. Следующая экспедиция, эти люди не отправятся в Центр. Они приедут сюда. И тренироваться будут здесь. Ты хочешь, чтобы Зона Икс как-то отреагировала? Хочешь перемен? Что ж, я все изменю. Вкручу им кое-что в мозги – такие штуки, у которых жало на хвосте. Мы прольем кровь. Дадим врагу, мать его, понять: мы готовы оказать достойное сопротивление. Что мы идем на него войной.

Некоторые следы быстро остывают, другие приходится долго искать, и идти по ним тяжело. Главное – это терпение и еще очень сильное желание. При виде того, как Северенс идет по гребню черных камней рядом с маяком, пусть даже фальшивым маяком, у тебя волосы встают дыбом. Так и хочется крикнуть ей: «Это мое, не твое!»

Лаури все еще стоит, нависнув над тобой и разглагольствуя о том, что произойдет и как именно. Разумеется, ему хочется больше власти. Разумеется, он ее получит.

Но теперь ты знаешь то, о чем прежде только догадывалась: Лаури буйствует, но это лишь притворство, он понимает, что отныне ваши судьбы тесно переплетены. И что теперь он зависит от тебя, как никогда раньше.

* * *

Через полгода ты сможешь вернуться в Южный предел. Никто в Южном пределе не будет знать, почему ты так долго отсутствовала, и Грейс им ничего не скажет: она обещает, что в промежутке задаст им такого жара, что «у них и времени не останется об этом думать». И пока ты ждешь окончания домашнего ареста, в голове то и дело возникает следующая картина: Грейс, высокая и стройная чернокожая женщина в белом лабораторном халате и с генеральской треуголкой на голове, вытянув вперед руку с зажатой в ней саблей, стоит почему-то на носу гребной лодки и переплывает реку, имеющую важное стратегическое значение. Но когда придет время сбросить треуголку, избавиться от лодки, вновь передать бразды правления тебе в руки, интересно, как она к этому отнесется?

Ночами, после посещения врача или похода в магазин за продуктами на обед, преследует одна и та же мысль: в каком мире ты живешь на самом деле? В том, где слышала крики Уитби на маяке, которые смешивались с криками людей из первой экспедиции, или в том, где ты аккуратно ставишь банки с супом на полку в буфет? А можно ли существовать сразу в обоих? Хочешь ли ты этого? Когда звонит Грейс, спросить, как поживаешь, должна ли ты отвечать «Да как обычно» или: «Просто ужасно, словно проводила одно вскрытие за другим безо всякой надобности»?

Сидеть на табурете за стойкой бара «У Чиппера» – теперь, когда ты вернулась, все по-старому, разве нет? А может, даже и лучше, ведь теперь можно проводить здесь больше времени. Риелтор тоже сюда зачастила – возможно, потеряла работу, думаешь ты. И болтает без умолку – о том, как ездила на север навестить семью, о фильме, который недавно смотрела, о местных политиках. Иногда ветеран с неизменной кружкой пива в руке пускается в воспоминания, говорит о детях, которых давно не видел, пытаясь влиться в общую беседу.

Но все эти разговоры Риелтора и старого пьяницы как бы проходят мимо тебя, ты киваешь, делаешь вид, что тебе интересно, а сама видишь только два образа смотрителя маяка, словно наложенные друг на друга – говорят одно и то же, но не одновременно, обращаются к двум разным версиям тебя. Одна в темноте, другая – на свету. Разрушенный коттедж. Необъяснимая дыра в земле. Зловещее свечение, исходящее из темноты.

– Не иначе как думаешь о своих детках, да? – спрашивает Риелтор. – Сразу видно.

Но мысли твои где-то далеко. Должно быть, маска свалилась.

– Да, ты права, – отвечаешь ты, киваешь и улыбаешься, зная, что этого от тебя и ждут.

Заказываешь еще пива, начинаешь рассказывать Риелтору о своих детях – о том, в какую школу ходят, о том, что ты хотела бы видеть их чаще. О том, что один собирается стать врачом. Что ты надеешься увидеть их на каникулах. О том, что теперь, когда они выросли, то словно превратились в жителей какого-то иного мира. Ветеран, примостившийся в дальнем конце стойки, смотрит на тебя с каким-то странным выражением на лице. Точно узнает, понимает, чем ты занимаешься.

Черт, может, стоило бы бросить монетку в музыкальный автомат и послушать, какие он сыграет тебе песни? Может, позже стоит переключиться на караоке, выпить еще пива, выдумать еще несколько деталей своей жизни. Только в какой-то момент Риелтор уходит и ты остаешься с ветераном, а потом приходят еще какие-то люди, ты их не знаешь и не хочешь знать. Пол липкий, с темными застарелыми пятнами. Горлышки бутылок за стойкой прикрыты сверху пластиковыми чашечками, чтобы не залезли фруктовые мушки. Освещение над барной стойкой какое-то неестественное. А за спиной у тебя погас свет над дорожками для боулинга, и зажигаются звезды на выцветшем небе, невообразимые чудеса творятся под потолком, даже не сразу и сообразишь, что это за созвездия.