Куколка - Лесли Пирс

Бэлль пыталась жестами и мимикой расспросить женщин о том, что ее ждет, объяснить им, что она хочет написать матери письмо, но они только качали головами, как будто абсолютно не понимали, о чем она говорит.

Поэтому Бэлль терзали предчувствия, что ее, как детишек в сказке о Гензеле и Гретель, откармливают, прежде чем отдать на съедение мужчинам. Или наоборот — это было бы лучше всего! — ничего не происходит, потому что Бэлль не понравилась мадам Сондхайм, либо мадам сочла, что она ей не подходит, и собирается отправить ее назад в Англию, как только все уладит.

Помещение, где держали Бэлль, находилось на чердаке, и у окна потолок резко спускался к полу. Комната была маленькой, довольно темной и просто обставленной: узкая железная кровать, умывальник, маленький столик и стул у окна. Но здесь было тепло и уютно. Еда, которую приносили Бэлль, казалась ей несколько странной. В комнате было много пазлов, которые помогали девочке скоротать время.

Сбежать было совершенно невозможно. В первое же утро Бэлль выглянула из окна, чтобы проверить, сможет ли она таким образом выбраться на улицу, но уже сидя на подоконнике, увидела, что с тыльной стороны дома — отвесная стена. Девочка подняла глаза на крышу. Было бы слишком страшно взбираться по этой старой скользкой черепице, чтобы проверить, нет ли пути вниз в передней части здания. Кроме того, Бэлль сомневалась, что, если бы этот путь был, мадам Сондхайм оставила бы окна без решеток.

У двери ничего не удалось подслушать. Бэлль время от времени слышала шаги и голоса, но говорили всегда по-французски. По вечерам снизу доносились звуки музыки и взрывы смеха — то же самое она слышала и дома, в Лондоне. Но там к Бэлль пару раз за вечер спускалась Мог, последний раз обычно чтобы подоткнуть одеяло и поцеловать ее на ночь. А здесь никто не приходил к ней после ужина, и два раза случилось так, что в лампе закончился керосин и Бэлль пришлось оставить пазл и лечь спать.

Обычно ужин ей приносили довольно поздно — однажды, когда Бэлль ела, она услышала, как часы на церкви пробили восемь. Поэтому на пятый день, когда ужин принесли задолго до наступления темноты, Бэлль почувствовала: что-то наконец должно произойти.

Суп был овощной, очень вкусный, с сухариками, на второе — пирог с рыбой и вареный картофель. И уже привычный бокал красного ликера, но сегодня он имел немного необычный вкус. Бэлль решила, что в ликер, должно быть, добавили вина. Как бы там ни было, девочка выпила бокал до дна.

Когда дверь снова открылась, Бэлль решила, что пришла одна из служанок, чтобы забрать поднос. В сопровождении Дельфины, экономки, которая привела сюда девочку в первую ночь, пришла еще одна служанка, ростом пониже. Дельфина заговорила по-французски, но поскольку Бэлль удивленно таращилась на нее, жестом велела следовать за ней.

Бэлль обрадовалась возможности выйти из комнаты, но побаивалась неизвестности. Следом за Дельфиной она миновала два лестничных пролета и оказалась в ванной.

Ванна была уже наполнена, и женщины принялись раздевать Бэлль.

— Я сама могу раздеться! — воскликнула она, с раздражением отталкивая их. — Оставьте меня!

Ее собственное темно-синее платье из саржи забрали в первый же вечер и дали ей более красивое, легкое зеленое платье с оборками по подолу, с шелковыми, зелеными в горошек, воротником и поясом. Несмотря на постоянный страх, Бэлль обрадовалась платью, потому что оно было красивым и давало надежду на то, что с ней не случится ничего плохого, раз о ее внешнем виде так заботятся. Сейчас на стуле в ванной она увидела чистую, отороченную кружевом рубашку и панталоны — вероятно, ее собирались куда-то вести.

Бэлль не понравилось то, что женщины не уходили, даже когда она осталась совершенно обнаженной — они явно намеревались искупать ее, как маленького ребенка. Но ей пришлось покориться, даже не понимая смысла происходящего.

Они терли ее, как будто она была грязной бродяжкой с улицы. Затем вытащили пробку из ванны и ополоснули ее волосы несколькими кувшинами теплой воды. И лишь когда тело Бэлль принялись старательно вытирать полотенцем, девочка поняла, что ее опоили. Не тем снотворным, которым потчевал ее Кент — спать совсем не хотелось. Но она чувствовала некоторое оцепенение и легкость, так что даже начала беспомощно хихикать, когда женщины стали помогать ей надевать чистое белье.

Волосы сушили целую вечность. Их терли сухим полотенцем, потом укладывали в локоны, пока они не стали походить на длинные темные спирали, лежащие вдоль лица. За дверью что-то прокричали, и Дельфина крикнула в ответ.

Женщинам явно велели поторопиться, потому что неожиданно они обеспокоенно засуетились из-за того, что волосы Бэлль все еще влажные. Они забыли надеть на нее платье. Служанки распахнули дверь ванной и, поддерживая девочку под руки, босую, в одном белье, потянули вверх по лестнице.

Четыре дня назад, когда Бэлль приехала сюда, она мало что успела разглядеть в доме, только потертый ковер. Но тогда она была напугана, а большинство газовых ламп не горело. Сейчас все лампы были зажжены, и дом оказался гораздо больше, чем ей показалось сначала. На лестничный пролет выходило пять-шесть дверей, а обои были такими старыми и грязными, что невозможно было разглядеть узор.

Женщины открыли дверь на третьем этаже. За ней был короткий коридор, который вел в отдельное крыло дома. В конце коридора была еще одна дверь.

Дельфина открыла ее. За ней оказалась мадам Сондхайм. Дельфина что-то пробормотала, по-видимому, извинялась, затем немного подтолкнула Бэлль вперед и влево и закрыла дверь у нее за спиной.

Это была очередная бедно обставленная комната. Расстеленная железная кровать, на которой лежала только простыня и пара подушек, ставни на окнах, умывальник — и больше ничего. Но если комната на чердаке казалась довольно уютной, потому что была маленькой и со скошенным потолком, эта комната была большой и пустой.

На краю кровати сидел здоровяк с толстым румяным лицом. На нем был серый костюм и жилет в серо-черную полоску. Мужчина улыбался ей.

Мадам, по-видимому, представляла Бэлль — девочка расслышала свое имя. Она затрепетала. Бэлль попыталась выскочить через черный ход, но мадам оказалась проворнее и помахала ключом, чтобы показать, что дверь заперта.

Без лишней суеты мадам Сондхайм повернулась к Бэлль и стянула через голову ее новую рубашку. Вторым неуловимым движением она спустила панталоны, и Бэлль оказалась совершенно голой.

Девочка расплакалась и стала закрывать руками обнаженное тело, но мадам ударила ее по рукам, потом провела ладонью по телу Бэлль, не переставая стрекотать — Бэлль подумала, что так ведут себя торговцы лошадьми, когда пытаются продать животное.

Но больше всего ее пугало выражение лица мужчины. Он смотрел на Бэлль так, как будто не ел несколько недель, а она была сочным куском мяса. Его глаза блестели, на лбу выступила испарина, он облизывал губы. Мадам перестала расхваливать Бэлль и подтолкнула ее к мужчине, а потом к кровати.

С последними словами, которые, как чувствовала Бэлль, означали: «Теперь она вся ваша», мадам ушла и заперла за собой дверь.