Савитри. Легенда и символ - Шри Ауробиндо

переполненном шаге.

Она текла, в свет верхний всплывая

Из глубокого омута своего сублиминального рождения,

Чтобы достичь некоего высокого существования, еще неизвестного.

Там не было мыслящей самости, там никакой не было цели:

Все неорганизованным напряжением было и смутными поисками.

К нестабильной поверхности лишь поднимались

Ощущения, лезвия и кинжалы желания

И прыжки страсти, и краткой эмоции крики,

Разговор плоти с плотью случайный,

Шепот сердца страстному бессловесному сердцу,

Мерцание знания без формы мысли

И струи подсознательного желания или импульсы голода.

Все тускло искрилось на вспененной поверхности,

Что кружилась вокруг дрейфующей тенистой самости

В несознательном паводке Силы во Времени.

Затем пришло давление видящей Силы,

Что все вовлекало в танцующую мутную массу,

Вокруг единственной светлой точки вращающуюся,

Центра, дающего полномочия в сознательном поле,

Фигуры унитарного Сета внутри.

Она осветила импульс получувствующего разлива,

Иллюзию фиксированности даже дала,

Словно море могло служить твердой почвой.

Эта странная наблюдающая Сила навязала свое зрение.

Она вогнала поток в границы и форму,

Она дала его течению более низкие и узкие берега,

Начертила линии, чтобы поймать бесформенность духа.

Она оформила жизненный разум птица и зверя,

Ответ рептилии, рыбы,

Примитивный образец человеческих мыслей.

Конечное движение Бесконечного

Пришло, рассекая крылами свой путь через широкий воздух Времени;

Марш знания в Незнании двигался

И охранял в форме отделенную душу.

Ее право быть бессмертной он сберегал,

Но против осады смерти выстроил стену

И забрасывал крючок, чтоб поймать вечность.

Мыслящее существо появилось в Пространстве.

Маленький упорядоченный мир вошел в поле зрения,

Где существо имеет тюремную камеру для дела и видения,

Пол для прогулок, чистый, но скудного уровня.

Инструмент-персональность была рождена,

И тяжело ступающий ограниченный ум

Согласился заточить в узких границах

Свой поиск; он привязал мысль к зримым вещам,

Запрещая авантюру Незримого

И поход души через неизвестные бесконечности.

Рефлектирующий ум, зеркало привычки Природы,

Осветил жизнь, чтобы знать и установить свое поле,

Принял опасную скоротечность невежественную

И своего пути незавершенную цель,

И выгоду, приносимую часа рискованным шансом,

В границах его судьбы установленные.

Маленькая радость и удовлетворенное знание

Это маленькое существо связало в узел

И сосредоточилось на выпуклости своего окружения,

Маленьком изгибе, высеченном в безмерном Пространстве,

Маленькой пяди жизни во всем широком Времени.

Там была мысль, что планировала, воля, что билась,

Но ради маленьких целей внутри узких границ;

Расточая неизмеримый труд на преходящие вещи,

Он знал себя созданием из грязи;

Он не просил более широкого закона, цели более высокой;

Он не обладал ни взглядом внутрь, ни взором вверх.

Отстающий школяр на шаткой скамье логики,

Обучаемый ошибающимся чувством,

Он принимал поверхность за лицо Бога,

За светила случайные — марш солнц,

За небеса — звездный лоскут сомнительной сини;

Аспекты бытия принимались за целое.

Там был голос занятого обмена,

Базарная площадь тривиальных мыслей и дел:

Жизнь, быстро расходуемая, разум, раб тела,

Здесь казались работы Природы короной бриллиантовой,

И крошечные эго мир принимали как средство

Насыщения сиюминутных карликовых прихотей и кратких желаний,

В завершаемом смертью проходе видели жизни старт и конец,

Словно тупиковая аллея была творения признаком,

Словно ради этого душа рождения жаждала

В чудесной стране самосозидающего мира

И удобных возможностей Пространства космического.

Это создание, стремящееся лишь к тому, чтобы выжить,

Закованное в мелкие мысли без широких пределов,

В нужды тела, боли и радости,

Этот огонь, растущий своего топлива смертью,

Росло тем, что оно хватало и своим собственным делало:

Оно копило, росло и не отдавало себя никому.

Оно надеялось на величие лишь в своем логове,

На удовольствие и победу в полях маленьких силы

И завоевание жизненного пространства для себя и родни,

Животное, ограниченное своим дающим пищу пространством.

Оно в своем доме не знало Бессмертного;

Оно не имело более глубокой причины, чтоб жить.

Только в границах оно было сильным;

Сообразительное в том, чтоб схватить истину для внешнего пользования,

Его знание было инструментом для тела;

Поглощенное в маленькие работы своего тюремного здания,

Оно крутилось вокруг одних и тех же неменяющихся точек

В одном и том же круге интересов и желаний,

Но себя своей тюрьмы считало хозяином.

Хотя для действия, не для мудрости сделанная,

Мысль его вершиной была — или его колеи ободом:

Оно видело образ внешнего мира

И видело свою самость поверхностную, но больше не знало.

Из медленных беспорядочных самопоисков путанных

Ум рос к чистоте, высеченной, точной,

Проблеску, заточенному в неведение каменное.

В этого связанного мышления лидерстве узком,

К почве прикованного, вдохновляемого вещами обычными,

Привязанного к ограниченному знакомому миру,

Среди множества ее служащих мотивом сюжетов,

Ее актеров меняющихся и ее миллиона масок,

Жизнь была игрой, монотонно все той же.

Там не было обширных перспектив духа,

Быстрых вторжений восторга неведомого,

Золотых далей широкого освобождения не было.

Это мелочное состояние на наши человеческие дни походило,

Но, прикрепленное к вечности неизменного типа,

Сиюминутное движение, обречено было длиться во Времени.

Существование, подобное мосту, соединяло бессознательные бездны,

Полуосвещенное здание в тумане,

Которое из пустоты Формы поднималось ко зрению

И в пустоту Души выступало.

Небольшой свет, во тьме великой рожденный,

Жизнь не знала, ни куда она шла, ни откуда пришла.

Все вокруг еще плавало в тумане неведающем.

Конец песни четвертой

Песнь пятая

Божества маленькой Жизни

Фиксированную и узкую силу с жесткими формами,

Он видел империю маленькой жизни,

Несчастный угол в вечности.

Она жила на границе Идеи,

Защищенная Неведением как в скорлупе.

Затем, надеясь узнать секрет этого мира,

Он вгляделся сквозь ее скудную кайму зрелища,

Чтоб отделить от ее поверхностно-чистой неясности

Силу, что ею двигала, и Идею, что ее сделала,

Навязывающего Бесконечности карликовость,

Духа ее малости правящего,

Божественный закон, что быть дал ей право,

Ее требование к Природе и ее нужду во Времени.

Он погрузил свой взгляд в осаду тумана,

Что владел этим плохо освещенным ограниченным континентом,

Окруженным небесами и морями Неведения,

И хранил его в безопасности от Истины, от Себя и от Света.

Как когда прожектор ударяет слепую грудь Ночи

И появляются жилища, деревья и фигуры людей,

Словно из Ничто глазу явленные,

Все вещи таившиеся были лишены их вуали

И проступили во вспышке его взгляда солнечно-белой.

Занятое неугомонное неотесанное население

Кишело там незамечаемыми темными тысячами.

В потаенном тумане, мировую сцену окутывающем,

Маленькие божества действа низшего Времени,

Что работали, далекие от контролирующего взгляда Небес,

Что планировали, неизвестные созданиям, которыми они двигали,

Мелкие заговоры этого жалкого царства,

Забавлялись мелкими замыслами, надеждами краткими,

Маленькими шагами стремящимися и дорогами маленькими,