Белая масаи - Коринна Хофманн

Через два часа стемнело, и хозяйка стала готовить мясо. В хижине сидели три женщины и четверо детей, и мы разделили между собой половину козы. Другую половину съел Лкетинга со своим сводным братом. Наевшись досыта, я вылезла из хижины и присоединилась к моему масаи и другим воинам, которые сидели на корточках в стороне возле коров. Я спросила у Лкетинги, когда он пойдет спать. Он рассмеялся: «О нет, Коринна, я не могу спать в этом доме вместе с женщинами, я спать здесь, с друзьями и коровами». Мне не оставалось ничего другого, кроме как вернуться в хижину к женщинам. Это была первая ночь без Лкетинги, и мне очень не хватало его тепла. У моего изголовья были привязаны три новорожденных козленка, которые постоянно блеяли. В ту ночь я так и не заснула.

Ранним утром здесь было намного оживленнее, чем у нас в Барсалое, ведь нужно было доить не только коз, но и коров. Со всех сторон раздавалось нетерпеливое блеянье и мычание. Животных доили женщины и девочки. После чая мы наконец тронулись в обратный путь. Когда я вспомнила о нашей чистой маньятте, продуктах и реке, мне сразу стало лучше. Наш «лендровер» был заполнен женщинами, которые хотели продать молоко в Барсалое. Они очень радовались, что им не пришлось проделывать этот дальний путь пешком. Через некоторое время Лкетинга заявил, что хочет попробовать вести машину. Я всеми силами старалась его отговорить, но мои аргументы были бессильны. Видимо, женщины его подначивали. Он то и дело хватался за руль, так что я не выдержала и затормозила. Он гордо уселся на водительское сиденье, и женщины захлопали в ладоши. Мое сердце тревожно сжалось, и я отчаянно попыталась объяснить ему, где расположены хотя бы педали тормоза и газа. Упрямо повторяя «я я знаю, я знаю», он тронулся с места, и его лицо просияло. Я недолго радовалась его счастью – и уже через сотню метров закричала: «Медленно, медленно!» Но Лкетинга поехал еще быстрее и двигался прямо на дерево. Судя по всему, он все перепутал. Охваченная паникой, я закричала: «Помедленнее! Бери влево!» – и резко выкрутила руль. Мы ушли от прямого столкновения, но автомобиль зацепился крылом за дерево, и двигатель заглох.

Больше я сдерживаться не могла. Я вышла из машины, осмотрела повреждение и пнула проклятую машину. Женщины завизжали, но не из-за аварии, а из-за того, что я закричала на мужчину. Лкетинга стоял передо мной совершенно уничтоженный. Сказал, что не хотел этого и что больше никогда не сядет в автомобиль. Взяв копье, он решил идти домой пешком. Мне было больно видеть его в таком состоянии, ведь еще две минуты назад он был совершенно счастлив. Я включила заднюю передачу и отъехала от дерева. Автомобиль был исправен, и я уговорила Лкетингу сесть на свое место. Все молчали. Я представляла себе, какой позор ждет меня в Маралале, когда все увидят, что «мзунгу» приехала на помятом автомобиле.

В Барсалое мама оказала нам самый теплый прием, и даже Сагуна радостно со мной поздоровалась. Лкетинга залез в хижину и лег. Сказал, что ему очень плохо и он волнуется из-за полиции, ведь он не имел права садиться за руль. Он выглядел таким несчастным, что я испугалась, как бы он снова не сошел с ума. Я успокоила его и пообещала никому ничего не говорить. Мы скажем, что это случилось со мной, а машину починим в Маралале.

Я решила пойти на речку помыться, но Лкетинга не хотел выходить из хижины. Захватив с собой канистру, я пошла одна, несмотря на протесты мамы, которая боялась отпускать меня одну. Сама она не ходила туда уже много лет. Я помылась на нашем обычном месте, но, поскольку чувствовала себя неуютно, не стала раздеваться догола. Я очень торопилась домой. Когда я вернулась, Лкетинга с любопытством спросил, что я так долго делала на речке и кого я встретила. Удивленная, я ответила, что ни с кем не говорила и шла очень быстро. Он ничего не ответил.

Срок действия моей визы вскоре заканчивался, и через две недели мне нужно было уехать из Кении. Я сообщила об этом маме и Лкетинге, и они очень расстроились. Лкетинга испуганно спросил, что будет, если я не вернусь, ведь мы уже заявили о своем намерении пожениться. «Я вернусь, нет проблем!» – ответила я. Поскольку билета у меня не было, я решила выехать за неделю. Дни пролетали стремительно. За исключением ежедневных походов на речку, большую часть времени мы сидели в хижине и обсуждали наше будущее.

В предпоследний день мы лениво лежали в маньятте, как вдруг услышали громкие женские крики. «Что это?» – удивленно спросила я. Лкетинга тревожно прислушался, и его лицо помрачнело. «В чем проблема?» – повторила я, и почувствовала, что происходит что-то серьезное. Вскоре в хижину вошла взволнованная мама. Она разгневанно посмотрела на Лкетингу и перекинулась с ним парой слов. Он вышел на улицу, и я услышала громкий спор. Я тоже захотела вылезти на улицу, но мама, покачав головой, остановила меня. Я села на свое место, мое сердце билось как бешеное. Должно быть, случилось что-то ужасное. Наконец Лкетинга вернулся и, взволнованный, сел рядом со мной. Снаружи все стихло. Я спросила, что произошло. После длительного молчания он сказал, что у хижины стоит мама его подруги, с которой он встречался несколько лет, с двумя другими женщинами.

От страха мне стало дурно. О существовании подруги я слышала впервые. Я уезжала через два дня, и мне захотелось ясности, и немедленно. «Лкетинга, у тебя есть девушка, может быть, ты должен на ней жениться?» Лкетинга вымученно усмехнулся и сказал: «Да, у меня много лет эта девушка, но я не могу на ней жениться». Я ничего не понимала. «Почему?» Тогда я узнала, что почти у каждого воина есть подруга. Он обязан покупать ей украшения, чтобы она выглядела как можно красивее, когда соберется замуж. Но жениться на своей подруге воин не имеет права. Они могут заниматься любовью вплоть до дня ее свадьбы, после чего родители продают ее другому мужчине. О том, кто станет ее мужем, девушка узнает лишь в день свадьбы.

Потрясенная этими сведениями, я сказала, что это очень плохо. «Почему? – спросил Лкетинга. – Это нормально, так со всеми бывает!» Он сказал, что девушка, узнав, что я начала жить с ним до ее свадьбы, сорвала с шеи все украшения. Для нее это очень нехорошо. Во мне проснулась ревность, и я спросила, когда он в последний раз ее видел и где она живет. Далеко отсюда в направлении Барагоя, и с тех пор, как я здесь, он ее ни разу не видел. Я подумала и предложила ему после моего отъезда сходить к ней и все обсудить. Если понадобится, пусть купит ей украшения, но к моему возвращению вопрос должен быть решен. Он ничего не ответил, и даже в день отъезда я не знала, что он намерен делать. Но я доверяла ему и нашей любви.

Я попрощалась с мамой и Сагуной, которая, судя по всему, искренне меня полюбила. «Акуна матата, нет проблем», – улыбнулась я им, и мы поехали на нашем «лендровере» в Маралал, потому что на время своего отсутствия я собиралась оставить его в гараже для ремонта. Лкетинга решил вернуться домой пешком. В лесу нам повстречалось небольшое стадо буйволов, которые, услышав звук мотора, немедленно скрылись из виду. Тем не менее Лкетинга сразу схватился за копье и издал хрюкающий звук. Посмотрев на него, я рассмеялась, и он вскоре успокоился.

Чтобы не привлекать внимание жителей к разбитому крылу, мы сразу заехали в гараж. Начальник, сомалиец, осмотрев повреждение, сказал, что ремонт будет стоить около шестисот франков. Я пришла в ужас от того, что стоимость ремонта составляет четвертую часть от стоимости машины. Я стала упрямо торговаться, и наконец мы остановились на трехсот пятидесяти франках, что тоже было баснословной суммой. Мы переночевали в нашем отеле. В ту ночь мы почти не спали, частично из-за моего отъезда, частично из-за москитов. Прощание прошло тяжело. Лкетинга с потерянным видом смотрел на отъезжающий автобус. Чтобы сохранить до Найроби респектабельный вид, я закутала лицо – уберечься от пыли.